Дмитрий Смирнов - Записки чекиста

Пришлось разбудить…

Открыв глаза, «Кириллов» недоуменно уставился на нас и сел. Объяснив, кто перед ним, и предъявив ордер на обыск и арест, мы предложили ему одеться, предварительно прощупав одежду и заглянув под подушку.

— Значит, вот вы кто, — подавленно произнёс «Кириллов». — А я думал — опять те.

— Кто «те»? — не понял я.

— Которые несколько дней назад забрались к нам через кухонное окно и едва ли не все ценное унесли. Даже на улице, мерзавцы, не оставляют в покое. Лезет, подлец: «Дай прикурить…» А сам так и зыркает, что бы такое с меня снять.

— Почему же вы в милицию не заявили?

«Кириллов» не ответил, лишь как-то безразлично махнул рукой.

Он не нервничал, не волновался, не пытался разыгрывать возмущение обыском, как это нередко делали другие. Равнодушно оделся, равнодушно смотрел, как мы производим обыск, и не менее равнодушно отвечал на вопросы. У меня даже шевельнулось сомнение: «Не ошибка ли, тот ли это „Кириллов“? Он же больше переживает недавний налёт грабителей, чем наш приход».

Между тем и самый тщательный обыск не дал ничего интересного. Если не считать кинжала, обнаруженного под подушкой.

— Не для вас, а для тех приготовил, — бросив взгляд на находку, сказал «военрук». — Думал, явятся, так теперь-то уж я их встречу…

Ни оружия огнестрельного нет, ни денег. Как же так? Не могли же немцы перебросить своего агента из-за линии фронта, что называется, с пустыми руками. Очевидно, все эти странности и загадки придётся разгадывать позднее. А сейчас пора возвращаться в управление.

— Одевайтесь, — сказал я «Кириллову». — Поедете с нами.

И на этот раз он подчинился беспрекословно: молча взял у жены приготовленный ею свёрток, попрощался и вместе с нами направился к поджидавшему автомобилю.

Поединок — допрос этого человека — вёл опытный следователь Николай Иванович Рыбаков. Поначалу, как и полагается, уточнил имя, отчество, настоящую фамилию арестованного.

И только после этого задал вопрос:

— Известна ли вам такая фамилия: Кириллов?

— Да, — кивнул «военрук», — это девичья фамилия моей матери.

— При каких обстоятельствах, где и когда вы её вспомнили?

— Вспоминал не раз, даже путал свою фамилию с этой. Вероятно, кто-либо и знает меня, как Кириллова. Не все ли равно.

— Ну, а «Лапина» вы знаете? Встречались с ним?

— Как же, вместе в немецком окружении были.

— Только ли? Не там ли этот человек стал «Лапиным», где вы сами превратились в «Кириллова»?

— Это где же?

— В немецко-фашистской разведывательной школе.

Или понял шпион, что его разоблачили, или не было у него больше сил играть двойную роль, — трудно сказать. Подумав с минуту, он с прежним равнодушием произнёс:

— Я все расскажу. Записывайте.

Поздней осенью 1942 года после лечения в полевом госпитале этот человек попал в новую воинскую часть и был назначен командиром роты. Во время фашистского наступления на Брянском направлении их часть оказалась в окружении, а вскоре сам он — в плену. На первом же допросе пленный рассказал немцам все, что знал о дислокации наших войск на этом участке фронта, о численности и вооружении продолжавшей сражаться дивизии. Рассказал все и о себе. В частности, что знает радиодело.

Показания эти, с уточнениями и подробностями, пришлось повторить и в концлагере, в городе Борисове, где офицер немецкой разведки предложил струсившему перебежчику перейти на службу к гитлеровцам.

— Выбирайте, — сказал капитан, — или вы будете работать на нас, или расстрел.

И трус согласился.

После этого он попал в борисовскую разведывательную школу, в группу радистов, где и познакомился с таким же изменником, будущим фашистским шпионом «Лапиным». Все шло по однажды и навсегда заведённому немецкому шаблону: подписка о согласии работать в пользу германской разведки, присвоение клички-псевдонима, для которой пригодилась фамилия матери: «Кириллов». И — учёба с утра до позднего вечера. Изучение приёмов фашистского шпионажа.

— Сколько раз после школы вас перебрасывали в советский тыл? — спросил Рыбаков.

— Дважды. Первый раз с группой разведчиков в прифронтовую полосу для сбора шпионских сведений. Выполнив задание, наша группа вернулась назад.

— А второй?

— Через два месяца. В апреле сорок третьего года группу из четырех человек на самолёте перебросили за линию фронта. Я и Лапин выпрыгнули с парашютами в районе станции Касторная, остальных двух разведчиков должны были выбросить поближе к Старому Осколу или Воронежу. Что с ними потом стало, я не знаю.

— Какое снаряжение дали вам немцы?

— Рацию, револьверы системы «наган» с четырнадцатью патронами к каждому, колбасу, хлеб, сахар и по восемьдесят тысяч рублей советских дензнаков на человека.

— Во что вы были одеты?

— На мне была форма старшего лейтенанта, на Лапине — старшего сержанта Красной Армии.

— А какими документами вас снабдили? Что было при вас?

— Удостоверение личности на мою настоящую фамилию, расчётная книжка, командирское удостоверение и несколько запасных бланков. Дали и незаполненные бланки истории болезни со штампом и печатью находящегося в Пензе военного госпиталя, чтобы, в случае опасности, можно было сфабриковать новые документы.

— В чем заключалось задание немецкой разведки?

— Обосноваться в районе Касторной, наблюдать за движением воинских эшелонов в сторону фронта и регулярно информировать по радио немецкое командование об увиденном.

— Что из этого вы успели выполнить?

— Ничего. Во время приземления потеряли рацию и стали немыми. Потому и решили идти не к Касторной, а прямо в Воронеж.

Так же точно, методически, продолжал фашистский холуй отвечать и на дальнейшие вопросы следователя. Ещё в Борисове, в разведывательной школе, они с Лапиным договорились, что, если удастся благополучно приземлиться, постараются пробраться в Горький, где жили родственники второго шпиона.

Побывав в Воронеже, для пущей безопасности воспользовались чистыми госпитальными бланками. Так у Кириллова появилась медицинская справка о ранении в ногу, контузии и повреждении позвоночника, а у Лапина — о ранении в бедро. Именно такие ранения они получили раньше, до позорной измены Родине. Не забыли заготовить и соответствующие, по всей форме, направления: Лапина — в распоряжение Балахнинского райвоенкомата, Кириллова — Пермского, потому что в Перми жил его отец. Но прежде чем расстаться, Кириллов почти два месяца провёл «в гостях» у своего напарника, «отдыхая» от пережитых волнений. Почему не «отдохнуть», если и денег, полученных у хозяев, хватает и не надо ежеминутно дрожать за свою шкуру… Даже тысячу рублей из тех, иудиных восьмидесяти тысяч, жене в Омск соизволил по почте перевести…