Дмитрий Лобачевский - Начать Бесконечность

Вся часть, ненавидела меня, за то, что как они говорили «через чур очень умный» и то, что очень много знаю, за что командование части могут пересажать в тюрьму. Они даже обещали, что мол после присяги «закатают в асфальт или сожгут в покрышках». Офицеры находились неподалеку, нервно, бешенными глаза ждали, когда заговорю с генералом и, что ещё ему скажу. Зная, какая продажная и взяточная крыса – наш командир батальона, первым подошел к нему и сказал: «Я Вас не сдам», на что он с перекошенным лицом, только смог сказать «Ага». Через тридцать минут ко мне подбежал командир роты и довел «Выписку из приказа» о переводе меня в другой батальон, который находился по соседству. Командиры этих батальонов вели друг с другом вражду и один из них решил, сделать «сюрприз» в виде меня. Я забрал с собой пять человек, с тем, кем держались с самого начала, так же мне дали трое суток увольнительного.

Хоть и дальше в течение службы ко мне пару раз ещё приезжали родные, но это были самые счастливые трое суток всей службы. Мы сняли три номера в местной гостинице, один естественно для меня с Машей, другие два, для родителей. Генерал уважал меня и полностью доверял свою дочь. Я был ярче солнечного дня, мы гуляли по всему Ленинграду, танцевали среди улиц, пытались прыгнуть выше головы, ходили в парк, катались на колесе обозрения, смеялись, в тире выиграл огромного зайца, вроде всё как обычно, но эмоции зашкаливали. Ещё очень долго, после того, как они уехали, не мог отойти от переполненных эмоций, которые в момент прощания разрушились в унылую, подавленную печаль; тосковал сильней, чем когда забирали в армию.

Через пару дней попал в батальон тыла милиции. На новом месте службы дембелям далеко всё равно было до нас и с первых дней, «схватывая на лету», поняв, что где лежит, и куда самим можно «приземлиться», начали возводить свои правила. Территория батальона была большая, а народу мало, в особенности офицеров и мы разживались своей жизнью. Хоть в армии был дефицит всего, но служа в батальоне тыла, оставался обеспечен всем. Каждый день на протяжении всей службы жареная картошечка, причем заставляли, что б готовил свой же призыв, так же тушенка, соки, сгущенка – короче говоря, не голодали. Нам всегда хотелось больше. Наладив общение и связь через забор с местными, мы принялись продавать всё; всё, что висело, блестело, мерцало, светилось, стояло, заливалось, сверкалось, росло, плохо лежало, горело, съедобное и не съедобное – через забор уходило всё. Не доедало четыре батальона, около полторы тысячи человек; по этому поводу даже не замарачивались, главное, чтоб нам было вдоволь. Я высылал деньги домой, заваливал цветами и подарками Машу, при этом находясь на службе. Регулярно имелось не считаемое количество денег. Пили самую дорогую водку, курили самые крутые сигареты и сигары, кроме меня остальные курили Беломор-канал забитый марихуаной, пацаны водили баб, я оставался верен Маше, ночами прижимая фотографию к сердцу.

Это время «кайфа» длилось около восьми месяцев. Руководство, свыше поняв, что в тылу бардак начали проводить инвентаризацию, считать всё имущество по бумагам. Недостача оказалась равной стоимости двух танков. В не до-умении были все. Ещё в большем недоумении были мы, но больше всех находился в шоке это капитан Крышкин, который за все это отвечал, он больше года не появлялся на службе, находясь в запое. Узнав свою недостачу, дал показания, потянул немного времени, не дожидаясь суда, сменил фамилию и умотал на Камчатку. Так и до сих пор его не нашли. Всё перекинули на командира батальона майора Стромова. Когда глубже стали копать командир батальона майор Стромов признался в том, что украл вдобавок семь тонн солярки. Нам его было не жалко, так как один раз заметили, а кое-кто из нас потом ещё наблюдал, как Стромов в первый раз любил козу, второй раз – быка. Стромову дали около пяти лет строгача. Оставив эмоции при себе, продолжали служить. После чего ко мне подошел первый комбат и с улыбкой до ушей сказал: «Спасибо тебе, честно вот для этого тебя и отправил к нему в подчинения служить, чтоб ты этого подлеца посадил, я знал, что, такие как ты постоянно своим родственникам-генералам жалуются на своих командиров!», ухмыльнувшись, он убежал, как маленький ребенок. Я стоял и понимал, что на самом деле мы и есть инициаторы того, что Стромова посадили. Нам было хорошо на этом месте служить и дальше продолжали защищать родину.

Дембеля ушли, пришли молодые, мы вообще перестали, что-либо делать. Просыпались в восемь утра, неделями не брились, на завтрак не ходили, до обеда тренировки на брусьях и турниках, штанги и гири, обед, обеденный сон, ужин, армейские развлечения, сон; распорядок дня оставался не изменим. Чтоб вообще не наглеть и, чтоб некоторые замечали, что хоть немного служим, среди нас назначался наряд два раза в неделю, это гарнизонный патруль по Ленинграду, так же раз в месяц обязательные метания гранат и стрельбы, раз в полгода контрольные стрельбы. Стрельбы всегда проходили «отлично». За время службы в армии могу похвастаться тем, что научился владением оружия, выполнять и ставить задачи, приобрел большую выносливость, терпение, хитрость, нелишнюю строгость, порядок, воспитанность, справедливость.

Через пару месяцев возобновили продажу военного имущества, только не в таких объемах, как прежде. В основном уходило мыло, масло, картошка, тушенка, сгущенка, полотенца, иногда матрасы и бензин. В день, каждый получал примерно свою месячную зарплату.

В должность вступил новый комбат, майор Махов суровый дядька, со слов ветеран боевых действий прошедший Чечню, Афган, «Французский легион»; и, что самое главное, он не был в курсе нашей повседневной жизни, вообще никто не был в курсе. Воевавший всю жизнь двух метровый, ста пятидесяти килограммовый, ускоглазый на всю душу и голову больной, тупой отморозок командовал батальоном. Трудно было не подчиняться его приказам. Его вены были как мои пальцы, рука как моих две ноги, кулак как голова, подбородок похож на жопу и по форме, и по размерам.

С его приходом, батальон получил много нового имущества, и со временем поняв, что тот продает военное имущество в больших количествах, поразмыслив, что нам оставалось около восьми месяцев до дембеля «мы начали продавать больше, чем в первый раз и больше, чем сам комбат». Махов был вообще «безбашенный», что б привлечь к себе внимание кидался в нас шишками, землей, камнями. Придя командовать батальоном, на следующий день травмировал бедного командира роты, ударом ладошки отправил его в госпиталь, причем вся эта сцена происходила на плацу во время развода личного состава. Во избежание ещё жертв командир батальона, просто больше ни с кем не общался; команды, поручения, приказы все получали через рупорт или по общей громкой связи. Он имел корейскую внешность, и за месяц его командования в части пропало около десяти собак. Майор Махов уж очень любил за частью топить баню и жарить шашлыки. Пропал наш друг и боевой товарищ собака дворовой породы по кличке – «Нохча». С самого начала находилась с нами, приютил Руслан – мой товарищ по службе, он по национальности Чеченец. Нас тех, с кем делал все дела и аферы было пять человек; с первого и до последнего дня службы держались вместе; это Азиат – Айзарат Маллахметов; Шамиль – Шамиль Абдурашидов; барон, баро, земляк, земеля – Витя Иванов; мороз – Валерик Морозов; и конечно же я, все меня называли «Плат». Шамиль больше всех ненавидел комбата, так как тот съел его Нохчу. Шамиль даже рассчитывал Нохчу к себе домой, в Москву забрать. Потеря была велика, но мы держались и из-за последних сил, порой силой держали Шамиля. Шамиль постоянно ждал час расплаты, оставаясь наедине, в тишине было слышно, как тот представлял свою месть.