Исаак Гилютин - Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)

А вот что сказал мне Смолов, когда я позвонил ему через два дня:

– Поезжай в ЛИТМО к учёному секретарю ДС и начинай оформлять документы для защиты, Майоров уже дал для этого все указания.

С этого момента и правда всё пошло как «по маслу». Защита, наконец, состоялась 2-го февраля 1971 года. А теперь, после всего, что случилось за эти несколько месяцев, будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми, наиболее любопытными, фактами из стенограммы защиты – она у меня сохранилась до сегодняшних дней. Если бы я не взялся писать эту книгу, я бы и понятия не имел о том, что она у меня вообще сохранилась. Теперь, впервые за 47 лет, я опять держу её в руках и некоторые факты из неё вызывают смех и недоумение. Судите сами:

1) После того как учёный секретарь огласил 11 отзывов о диссертации, он добавил, что ещё имеется также отзыв от ЦНИИ «Электроприбор», подписанный Р. И. Гинзбургом. Это означало, что «Электроприбор» вовсе не является ведущим предприятием, где выполнена работа, а как и предыдущие, играет роль обычного отзыва. И сразу за этим объявляет, что ведущим предприятием является ЛКБЭА (а я понятия не имею, что это такое!), от которого тоже поступил положительный отзыв.

2) Мало того, что вторым официальным оппонентом у меня был доцент кафедры ВТ ЛИТМО Кириллов В. В., так вот ещё слова самого профессора С. А. Майорова, который выступает от имени кафедры ВТ ЛИТМО (привожу дословно):

– «Я не буду зачитывать отзыв. Мы эту диссертацию достаточно подробно рассматривали. Автор был особенно энергичен после окончания нашего института, когда стал прикладывать полученные знания в конкретной деятельности, связанной с эксплуатацией аналоговой ВТ. Данная работа была оценена на заседании кафедры ВТ положительно, на основании чего можно утверждать, что автор безусловно достоин присуждения учёной степени кандидата технических наук.»

Не правда ли – какая метаморфоза иногда случается даже среди учёных мужей? А ещё меня приятно удивил зав. кафедрой Технической Кибернетики ЛИАПа д.т.н., проф. Игнатьев М. Б., на кафедре которого я ранее докладывал свою работу. Он, не будучи официальным оппонентом, нашёл время в своём загруженном графике, пришёл и даже выступил в прениях со следующими словами (цитирую):

– «Сейчас вся вычислительная техника похожа на баллистическую ракету – после запуска мы не знаем, как она будет вести себя в полёте, т. к. страдает достоверность результатов расчёта. Сейчас стоит проблема управляемых вычислительных процессов. В этом отношении работа Гилютина, которая обсуждалась у нас на семинаре при кафедре Технической Кибернетики ЛИАПа, является вкладом в это дело. Работа безусловно полезна, и автор заслуживает присуждения ему учёной степени к. т. н.»

Напомню, что это тот самый Игнатьев М. Б., который годом ранее пытался взять меня к себе на кафедру для продолжения моей работы по тематике диссертации, но у него так ничего и не получилось. Может быть, он потому и пришёл на защиту и выступил, что чувствовал себя виноватым передо мной за то, что не сумел «пробить» мою персону, а я потерял целый месяц в ожидании этого, так и не свершившегося события. Что же касается меня, то, кроме благодарности к нему лично, я ничего не имел. Я слишком хорошо понимал, что даже и он не бог.

А вот как начал своё выступление проф. Смолов В. Б.:

– «Гилютин поступил в аспирантуру, имея к этому времени явно выраженное стремление к научной работе и тему. Мне было сравнительно легко с ним работать, т. к. он весьма инициативен, самостоятелен. Направление научных исследований было совершенно определённым, связанным с разработкой…»

Итак, результат защиты: за присуждение степени к.т.н. было подано 16 голосов из 16 присутствующих членов совета. Ещё одна эпопея в моей жизни закончилась успешно! Нельзя сказать, что без сучка и задоринки, но всё-таки закончилась.

Даже и мой «самый любимый» брат Аркадий принял самое непосредственное участие в моей защите. Он, во-первых, присутствовал в зале заседания, а, во-вторых, и это главное, организовал банкет в ресторане для моих приглашённых гостей, поскольку сам я этим заниматься не имел возможности, а он любезно согласился на мою просьбу.

Интересно, что сразу после защиты ко мне подошёл Смолов В. Б. и сказал:

– Исаак, у меня существует традиция, согласно которой все мои аспиранты (а их к тому времени у него было уже несколько десятков – И. Г.) после защиты должны пополнить мою коллекцию талисманом, наилучшим образом, характеризующим самого аспиранта.

Естественно, я ответил, что принял это к сведению и в ближайшие дни его аспирантская коллекция будет пополнена. К счастью, мне не пришлось долго «ломать» свою голову над этой проблемой: в моей 8-метровой комнате кроме маленького письменного стола, кушетки (я не ошибся – настоящей кровати не было) и чемодана, который стоял на полу и служил мне платяным шкафом, больше ничего не было. Зато над чемоданом к стене был прибит предмет настоящего искусства природы – это были очень красивые рога молодого оленёнка, которые я привёз из одной из экспедиций не то с Памира, не то с Тянь-Шаня. Это было единственным украшением моего жилища, но для Смолова В. Б. мне ничего было не жаль. Я надписал своё имя на черепной коробке рогов и вручил их ему. Я также был осведомлён о том, что Владимир Борисович – страстный коллекционер значков и особенно заграничных, а мне где-то в горах довелось обменять с одним японцем какой-то невзрачный альпинистский значок на чудесный японский, на котором на прекрасном качестве белой эмали красовалась гордость Японии – голубая предрассветная Фудзияма. Конечно, я и его отдал Смолову В. Б. и, как мне показалось, он сполна оценил оба моих подарка.

Вообще, к Смолову у меня были и остались самые благодарные чувства. И не только потому, что на его месте далеко не каждый хотел бы и, главное, сумел бы «разрулить» мою, мягко говоря, нестандартную ситуацию, которая сложилась с защитой диссертации. Но ещё и потому, что у него было много общего с моим отцом, а именно: он тоже был участником Советско-Финской военной кампании 1939–40 гг. и тоже вернулся оттуда невредимым, а с фронта Второй Мировой вернулся инвалидом, ему там тоже выбили левый глаз, а на правом зрения оставалось не более 10 %. На этом, однако, их сходство заканчивается и остаётся одна большая разница – он был д.т.н. и профессор, заведовал кафедрой ВТ ЛЭТИ, а мой отец тоже заведовал, но всего лишь утильным ларьком.

Забегая вперёд, скажу, что когда в 1992 году я посетил свой любимый Ленинград, то решил разыскать Владимира Борисовича. Для этого я зашёл на кафедру ВТ ЛЭТИ и узнал, что он там больше не работает, но мне дали его домашний номер телефона. Я позвонил ему прямо с кафедры, назвал своё имя и спросил помнит ли он меня. Вот каков был его ответ: