Елена Будагашвили - Я – человек. Роман об эмиграции

Из-за того, что после окончания восьмого класса многие ушли в училища и техникумы, один из классов расформировали и вместо трех девятых стало только два. Половина учащихся из бывшего восьмого «В» перешла в Нинин класс, а другая – в девятый «Б». В принципе, все ребята были уже давно знакомы: как никак учились в одной школе. Из-за прихода новеньких атмосфера в классе изменилась, стало интереснее, веселее. «Старички» и «новички» быстро нашли общий язык, и класс сплотился еще больше.

У многих ребят появились интересы, которым они хотели бы посвятить себя после школы. Одни уже точно могли сказать, куда хотят пойти учиться. Другие еще раздумывали. Торопиться было некуда. Еще было время. Нина мечтала пойти учиться в литературный институт и стать поэтессой. Но вообще-то, можно было бы и учителем русского языка и литературы. Короче, одно из двух. Почти все девочки из класса мечтали связать свою жизнь с гуманитарными профессиями, как то: библиотекарь, учитель, психолог, логопед, журналист.

В учительском составе тоже произошли некоторые изменения. Пришла новая учительница русского языка и литературы – Галина Ивановна Аникина – высокая, с пышной, растрепанной копной крашенных перекисью волос и ярко накрашенными, с вечно облупившимся лаком, ногтями, которая при первой же встрече пообещала своим ученикам, что научит их видеть русский язык и литературу другими глазами. А также пришел новый учитель английского языка и новый классный руководитель девятого «А» – Эдуард Михайлович Рапопорт – небольшого роста, с курчавыми, разметавшимися по плечам, волосами, в не по размеру широком пиджаке и стоптанных ботинках.

Отношения класса и Галины Ивановны, Галины, как ее прозвали ученики, были несколько отчужденные. Она очень мало объясняла и рассказывала, а если и рассказывала, то всё это было точь-в-точь, как в учебнике литературы, который школьникам приходилось читать по вечерам. Если что-то и было новое, то это она читала с листочков и заставляла учеников конспектировать. После уроков Галины дети выходили с тяжелой головой и онемевшими от часовой писанины руками.

Эдуард Михайлович, Эдик, тоже не вызвал у ребят особого интереса. Он пытался давать учениками диалоги на английском, рассказывал об англоязычных странах, но мало кто его слушал. Да и зачем? У иностранных языков всё равно не было никакой перспективы. Самое главное – это русский язык: интернациональный язык народов Советского Союза! Эдик, видя отсутствие внимания со стороны учеников, расстраивался, вздыхал, но продолжал мучить их дальше своими играми на английском.

На одном из первых уроков, когда прозвенел звонок и все ребята побежали к выходу, Эдик попросил Нину остаться. Нина подошла к учительскому столу и с любопытством уставилась на учителя, спрашивая себя, чего ему от нее надо. Эдик оглянулся, проверив, все ли ушли, и тихо, глядя прямо Нине в глаза, спросил: «Гольдберг, над тобой когда-нибудь издевались из-за того, что ты – еврейка?» Этот неожиданный вопрос был для Нины, как гром среди ясного неба. Тысяча мыслей молниеносно пролетела у нее в голове. Если Эдик хотел ей дать понять, что он еврей, так Нина это уже поняла, как только он вошел в класс. Если он хотел просто поговорить с ней на еврейские темы, так он не на ту напал. Нина была счастлива, что всё, что было в четвертом классе, осталось в четвертом классе, что она есть и будет такая, как все, и ничем не будет отличатся от других. Она не хочет никаких разговоров. Поэтому она, вспыхнув, резко ответила: «Надо мной никто никогда не издевался. И вообще мне некогда. До свидания!» – и быстро поспешила к выходу.

Уже засыпало снегом дороги и дома, и украшенные новогодними шариками магазины напоминали о скором приходе Нового года. Приближались праздники и новогодние каникулы. Девятый «А» решил провести перед каникулами новогодний огонек. После последнего во второй четверти урока девочки остались украшать класс и готовить мало-мальскую программу вечера, а мальчишки должны были позаботиться о музыке, сладком и питье, которым, по мнению девочек, должны были быть чай и лимонад, а по мнению мальчиков – вино и водка. В организацию огонька вмешался Эдик. Он категорически запретил приносить спиртное, ссылаясь на приказ директора школы, и мальчишки вынужденно согласились.

И вот в прекрасный зимний вечер в празднично украшенный класс пришли на огонек красивые, украдкой от родителей накрасившиеся в школьном туалете девочки, и веселые, пахнущие куревом и спиртным, мальчики. Начался новогодний бал. Эдик в первый раз явился в обтягивающих рубашке и джинсах, но неизменно в своих стоптанных ботинках. Он поздравил детей с наступающим праздником и скрылся, чтобы не мешать, в учительской, успев предупредить, «чтобы было без глупостей, а если что, то вы знаете, где меня искать».

Быстро, за полчаса, управились с новогодней концертной программой, состоявшей из пары частушек, новогоднего стихотворения и бального танца, и с нетерпением перешли к дискотеке. Включили магнитофон, предварительно выключив свет со словами: «Темнота – друг молодежи!» Одна мелодия сменяла другую, заставляя танцующих сменять подскакивания и покачивания на движения спокойные и плавные. Девочки, прижимаясь к стене, с надеждой смотрели в темный зал, ожидая, когда представители сильного пола наберутся смелости и пригласят их на медленный танец. Первый от противоположной стены отделился всегда тихий и скромный Вова Доронин и, решительно пройдя сквозь зал, пригласил на танец Нину. Его примеру последовало несколько мальчишек, и уже половина класса, разбившись на пары, кружила под лирическую мелодию. Доронин жил с Ниной по соседству, часто летом играл с ней на школьном дворе в бадминтон, был как-то по-братски всегда прост и добр к ней. Вот и сейчас они не молчали, как многие другие танцующие, а болтали и смеялись. В темноте зала мелькнула чья-то фигура и, появившись в слабых бликах светомузыки, Слава Гнатюк пошел к выходу. По дороге он остановился около Нины и Вовы и со всей силой толкнул Доронина на Гольдберг. Пара покачнулась, но устояла. Всегда тихий и скромный Вова, сжав кулаки, набросился на Славу. Но Слава, который был повыше и посильней, толкнул Вову опять. Ситуация приобретала опасный оборот. Все танцующие остановились, наблюдая, чем всё кончится. Нина встала между мальчишками, прикрыв спиной Доронина. Ее глаза горели. Вот-вот и она полезет в драку. «Не трожь Вовку, а то получишь по мозгам! Понятно?» – задиристо воскликнула она, смело уставившись в Славкины глаза. Гнатюк, тихо проговорив, что с девчонками драться считает ниже своего достоинства, ретировался и вышел из класса.

Уже закончилась музыка и все заняли свои места за праздничными столами, а Нина продолжала стоять в середине зала. Что-то произошло. Но что, она еще не поняла. Она вспоминала большие, черные, пылающие Славкины глаза, и хотя его не было рядом, она продолжала их видеть перед собой. Словно не было ничего вокруг – ни музыки, ни огней, ни шума – только Славкины глаза. Как-то сразу весь этот вечер потерял для Нины интерес и она, одевшись, пошла домой. Но даже дома, засыпая, она видела эти глаза перед собой. Нина, с нетерпением ожидающая зимние каникулы, теперь с таким же нетерпением ожидала начала занятий, чтобы опять увидеть Славкины глаза. Сначала она боялась признаться самой себе, но вскоре уже совершенно уверилась, что влюбилась. В Славку.