Елена Будагашвили - Я – человек. Роман об эмиграции

Этот случай сразу встряхнул Нину. Ее любовь перестала гореть ярким пламенем и спряталась глубоко в душе. Нина перестала обсуждать с Леной Славино поведение. Нет, она не обижалась на него. За что? Что он ее не любит? Она была благодарна ему за те чувства, которые вспыхнули в ней и еще не совсем угасли. Гордость, которая пробудилась в ней, требовала: «Прими как данность, что твоя любовь безответна! Забудь Славу, забудь, забудь!» И она всячески старалась забыть. Но забыть человека, которого каждый день видишь в классе, с которым сидишь рядом на уроках физики, и который, как назло, всё время пытается с тобой заговорить и посмотреть в твои глаза, было трудно.

Нина не замечала знаков внимания, которые ей стал оказывать Слава. Она впала в состояние безразличия, спячки. Но что больше всего пугало Нину – это то, что стихи больше не трогали ее душу.

Даже не верилось, что скоро кончится школьная пора и начнется новая, взрослая жизнь. Время учебы в десятом классе летело как-то особенно быстро. Все дни были загружены подготовкой к предстоящим выпускным экзаменам. Шла борьба за оценки, которые или откроют тебе «светлый путь в будущее», или «ушли мечты – осталась гадость».

Некоторые из учителей почувствовали себя этакими судьями, от которых зависит будущая жизнь каждого ученика. Мария Николаевна, физичка, обещала неуспевающим ученикам поставить тройку, если они после уроков натрут воском пол в классе, ну и заодно – у нее дома. Желающих было хоть отбавляй.

Галина, видимо, поставила себе целью уничтожить в детях всю любовь к литературе, если таковая у них еще оставалась после ее диктовки. Если ответ ученика или его письменную работу можно было оценить между тройкой и четверкой, или четверкой и пятеркой, то она выбирала меньшее, приговаривая: «Никто не знает русский язык и литературу лучше меня!» Почти все девочки, мечтающие связать свою жизнь с литературой, стали задумываться, а стоит ли?

Нина стояла перед лицом надвигающегося будущего и не знала, кем ей стать – поэтом или учителем. Ляля, желая оградить дочь от ошибок и помочь выбрать ей правильный путь, посоветовала подойти к Галине, показать ей свои стихи и заметки и спросить ее мнение. «Галина – строгий, но знающий учитель, она подскажет, как быть», – убеждала Ляля Нину.

Был снежный, морозный вечер. Фонари освещали блестевшую от только что выпавшего снега школу. В школе было пусто и темно. И только в классе литературы горел яркий свет и притихшая десятиклассница сидела напротив своего учителя и ожидала приговора. Галина сначала начала читать быстро, без очков, потом как-то разволновалась, надела очки и замедлила темп. Прошло уже два часа, а она все читала и читала. Моментами улыбалась, моментами – хмурила брови. Когда закончила, отложила в сторону очки и внимательно посмотрела на Нину. Она помолчала несколько минут, затем вздохнула и вымолвила: «Вот что я тебе скажу, Гольдберг! Ты больше не пиши. Стихи вроде ничего, но вот только Пушкин из тебя не получится. Я в молодости тоже писала, но поняла, что я не Пушкин, и перестала!»

Нина вспыхнула, такого она никак не ждала.

– Я – Гольдберг, Галина Ивановна, почему же я должна быть Пушкиным? – резко спросила она.

– Потому что есть только Пушкин, а все остальные – муть! – также резко ответила Галина.

Нина плелась домой, как побитая собака. Снежинки падали на ее ресницы и таяли, смешиваясь с теплыми солеными слезами, катившимися по ее щекам. Ее душа протестовала против всего, что сказала Галина. Но нет, она, Нина, не будет поэтом, она будет учителем русского языка и литературы, и ее ученики будут любить эти предметы больше всего на свете. Уж она, Нина, не убьет надежду в их сердцах!

Нина стала готовиться к каждому уроку литературы с удвоенной силой. Перечитывала статьи критиков, выискивала наиболее интересные статьи о писателях в различных журналах и проводила больше времени в библиотеках, чем дома. Галина в свою очередь, не находя к чему придраться, оценивала работы, выступления у доски и сочинения Гольдберг на «отлично». Но в полугодовых оценках неизвестно откуда появлялись четверки.

На одном из родительских собраний приглашенная Эдиком Галина стала рассказывать о ситуации с русским языком и литературой, об успехах и промахах учащихся. Она методично зачитывала фамилии из классного журнала и давала четкую характеристику каждому. Когда дошла до Нины, сделала маленькую паузу, ища глазами Нининых родителей. На собрание пришел Борис. Галина ему улыбнулась и сказала: «Хочу сказать, что самые лучшие рефераты и сочинения из двух десятых классов у Нины Гольдберг. Я очень довольна ее успехами». Борис поднял, как школьник, руку, желая что-то сказать, и когда Эдик кивнул в знак согласия, спросил: «Скажите, пожалуйста, Галина Ивановна, почему вы практически на каждом собрании хвалите Нину, ставите ей пятерки, а в полугодиях вдруг получаются четверки? Моя дочь хочет поступать в пединститут на “Русский язык и литературу” и именно по этим предметам, не считая физики, только по этим предметам у нее четверки. Я не совсем понимаю вас, Галина Ивановна!»

В классе возникла полная тишина. Галина не ставила пятерки по своим предметам никому из учеников, ссылаясь на отсутствие у них знаний. Всем было интересно, что она ответит на этот раз.

Галина выпрямилась, взбила руками свои пергидрольные волосы и с вызовом произнесла: «Товарищ Гольдберг! Ну подумайте сами: как же я могу нерусской девочке поставить пятерку по русскому языку? Ну это же абсурд!»

Такого ответа не ожидал никто. Сам Борис чуть было не подскочил на месте: «Но, Галина Ивановна, она же не знает другого языка! Это же ее родной язык!» Галина демонстративно вышла из класса, давая понять, что разговор окончен.

После собрания Эдик подошел к Борису: «Вот такие у нас в школе дела, товарищ Гольдберг! Что же касается пединститута, то на приемных экзаменах по русскому и литературе там будут сидеть такие же галины. Нина не пройдет».

Рассказ отца заставил Нину ощутить усталость и горечь. Она ничего не ответила. Весь мир стал простым и понятным – в нём было только два лагеря людей: евреи и неевреи. Допустим, что она, Нина, вопреки предсказаниям Эдика, поступит в пед. Закончит, станет учителем и придет в класс к ним – неевреям. И они будут относиться к ней, как Галина, или как ее класс относился к Елене Львовне шесть лет назад. Будущее, которое совсем недавно было ясным и светлым, стало темным и сулило Нине одни страдания. Она стала молчаливой и задумчивой. Через несколько дней подошла к Эдику и попросила дать список институтов, в которых на вступительных экзаменах не сидят такие, как Галина. Эдик задумался, выбрал из сотни московских институтов несколько и написал их на бумаге.