Адриан Топоров - Воспоминания

К очерку Титовых о Вашей коммуне нужны (обязательно!) снимки, иллюстрирующие жизнь и работу „Майского утра“. Если их нет – сделайте и поскорее пришлите. Намечаю этот очерк для №2 или 3.

В феврале ГИЗ выпустит мою новую детскую книжку „Приключения китайского болванчика“, пришлю ее Вам для разбора в Вашей детской аудитории.

Сердечный привет.

Г. Вяткин».

Нужно заметить, что рассказы «В двадцатом году» и «Ночью» написаны учеником старшего возраста. Они изображают ночные набеги вооруженных бандитов на квартиры организаторов коммуны «Майское утро». Автор сам пережил кошмарную ночь. Такой он и представил ее в своих сочинениях…

Благим желаниям Георгия Андреевича относительно сочинений моих учеников не суждено было сбыться (об этом я был извещен им незамедлительно):

«Новосибирск, 11. 4. 1929.

Уважаемый Адриан Митрофанович, приходится огорчить Ваших ребят. Выбранные мною рассказы Ив. Борисова и др. новая редколлегия „Товарища“ отклонила. Мне их жаль (вещи были уже набраны), но ничего не попишешь. Пришлите, пожалуйста, что-либо новое из ребячьего творчества, написанное в этом году, по Вашему выбору (я завален рукописями, подчас некогда читать).

Кроме того, лично к Вам просьба – напишите для „Товарища“ живой очерк о ребятах коммуны.

№3-й вышел у нас на ять, – внешнее оформление очень удалось.

Итак, жду Вашего очерка.

Сердечный привет.

Г. Вяткин».

После этого письма мои связи с редакцией «Товарища» порвались, так как в Сибкрайиздате подули губительные для всей сибирской литературы вапповские суховеи.

У меня целы письма Георгия Андреевича. Если графология – верная наука, то эти письма говорят о душевной красоте их автора.

Встретившись с Георгием Андреевичем в Сибкрайиздате и поговорив с ним, я невольно вспомнил каллиграфию его писем. Она точно отражала внутренний и внешний облик поэта. Во всей его фигуре, костюме, чертах лица и интонациях голоса виделась и чувствовалась интеллигентность и неотразимая приятность. Даже его белый ус (другой был иного цвета) так шел к нему!

Пиотровский Александр Степанович (1890 – 1939) – сибирский алтайский поэт. Автор фотографии неизвестен. Личный архив Топорова И. Г.

Не могу представить себе человека, который не полюбил бы его с первой же минуты встречи. Приземистый, тощенький блондин с большой круглой головой и орлиным носом, деликатный и по-девичьи застенчивый, он сразу пленял собеседника. Его синие глаза лучились чистотой и кротостью. Во всей его подбористой, аккуратной фигуре, в словах и обращении с людьми сквозил неподдельный артистизм.

Сын польского повстанца, сосланного в Красноярск, он с десятилетнего возраста жил с матерью в Барнауле. Окончив городское училище, затем учительскую семинарию, Пиотровский стал работать народным учителем в селе Зайцеве Барнаульского уезда.

Еще до Октябрьской революции на страницах газеты «Жизнь Алтая» изредка печатались его лирические стихи и маленькие рассказы из жизни начальной школы.

В 1920 году Пиотровский вернулся в Барнаул. Из родных у него оставалась только мать-старушка, обожавшая своего единственного сына. Он преподавал литературу и русский язык в средней школе, расположенной в дачной местности за рекой Барнаулкой, в одном из зданий бывшего женского монастыря.

В 1922 году Александра Степановича избрали секретарем Алтайского губернского отдела Союза работников просвещения. Моя членская книжка, сохранившаяся до сего дня, заполнена его рукой 1 декабря 1922 года.

Но Пиотровского не привлекала эта выборная должность, тянуло к творчеству и в следующем году он принял заведование литературно-художественным отделом редакции газеты «Красный Алтай». Здесь его постоянно окружали начинающие литераторы. Он был щедр на добрые советы и мог безошибочно угадывать ростки таланта.

Квартира Пиотровского была тесной и бедной. Но, входя в нее, люди окунались в какую-то особенную атмосферу. На стенах комнаты – три-четыре репродукции с картин Левитана, Поленова, Васильева; на столике – изящно оформленные портреты Чехова, Бунина, Есенина; на этажерке стояли аккуратно переплетенные томики стихотворений любимых поэтов – Фета, Тютчева, Блока. А над кроватью, за ковриком, заткнуто диковинное перо какой-то птицы и веточка вербы с распустившимися почками…

Я дружил с Александром Степановичем около двенадцати лет и поэтому вблизи наблюдал его личную жизнь и литературно-общественную работу.

За консультацией к нему, чуткому ценителю искусства, часто обращались актеры и режиссеры, скульпторы и живописцы, поэты и прозаики. Они откровенно делились с ним своими творческими замыслами и просили совета. Он никому не отказывал в помощи, но при этом всегда подчеркивал:

– Мне так кажется… Ну, а там – как хотите. Автору виднее.

Помню, Анна Караваева, начинавшая свою литературную деятельность в «Красном Алтае», нередко просила Пиотровского «просмотреть» написанные ею произведения. Первая ее крупная повесть «Флигель», опубликованная в «Сибирских огнях» в 1923 году, предварительно прошла через руки Пиотровского, равно как и ее первые стихи. Анна Александровна допытывалась:

– Александр Степанович, почему у меня так не выходит, как у вас, – лаконично, емко?..

Смущаясь, он отвечал:

– Да… как сказать? Я просто не умею писать длинно. Длинные стихи без глубокой мысли плохо ложатся в голову. Читателю трудно одолевать их.

Основное содержание его немногих стихотворений – лирические пейзажи, овеянные романтическими, едва ощутимыми настроениями. В предельно кратко нарисованных и, казалось бы, самодовлеющих пейзажах поэт находит свой поворот темы, и стихотворение приобретает неожиданно волнующий «общечеловеческий» смысл. Помню, меня поразили строгие прозрачно-ясные строки из его «Ледохода».

Поэт не любил спешки в творчестве, а медленно, терпеливо и тщательно гранил свои скупые, но для меня незабываемые стихи.

– Спешить некуда, – часто говорил он. – Спешка – плохая помощница истинной поэзии.

Александр Степанович Пиотровский – поэт-миниатюрист. Из его больших произведений я помню только одно – поэму «По Алтаю». Она напечатана в «Алтайском альманахе», изданном в Петербурге в 1914 году.