Анатолий Бывалов - От сохи в небо. Воспоминания

19.12. По приказу поехали на фронт. По дороге нас обстреляли финские самолеты. Прибыли ночью. За 500 метров от нас – финны. Из танка выходить нельзя. Но охранение стояло. На дороге одного нашего зарезали финны, стало страшно.

Эта необыкновенная обстановка сильно подействовала на нас, молодых людей, не испытавших в жизни ничего подобного. Говорят вполголоса. Изредка финны дают по нам выстрелы. Начальник штаба объясняет нам обстановку и задачу. Ночь простояли на этом месте, отошли километра два назад, боясь окружения. В этот день наступление было задержано дотами.

20.12. Утром началась оглушительная стрельба. Залетали наши самолеты. Готовятся идти в бой. 14—18—19 декабря наш батальон был разбит. Машин было мало. Наша машина должна была идти в бой. Нас с машины сняли, как молодых, неопытных, заменили старым экипажем. Мы направляемся в ТЭП. Я поселился в кабинке шофера Баранова, где и стал проводить однообразные дни. По флангу велась интенсивная стрельба.

21.12. Скучно.

22.12. Как и вчера.

23.12. По приказу отходим назад. Вечером на новом месте выстраивается, как обычно, очередь к кухне. Вдруг в воздухе самолеты. Летят по дороге, а мы от дороги – в 10—15 метрах. Бросают бомбы. Одна – в 100 метрах от нас, вторая – рядом и третья – 100 метров перелет.

Вся очередь разбежалась, а повар – под кухню. В результате воздушного налета один человек смертельно ранен, несколько ранено и разбита легковая машина. Произошла паника. Отдается приказ – не спать всю ночь.

24.12. День выборов. Но у нас ничем не отличается от обычных дней.

25.12. Я назначаюсь на кухню рабочим вместе с Короленко. Жизнь стала лучше. Ем булку, масло, мяса сколько угодно. Итак, началась моя продолжительная работа на кухне.

31.12.1939 г. Последний день 1939года.

Надо встретить Новый год. Но как? Ничем не можешь угостить товарища, ни получить от него. Побеседовали со «старым» приятелем шофером Владимиром Барановым о ходе войны, о политике, об искусстве, вообще о жизни. Почти всегда у нас расходились с ним мнения. Я – ярый защитник нового, люблю свою жизнь, но готов ее отдать за Родину. Он же не вполне новый человек. Отроду 35 лет. Холост. Бывал на Кавказе, много видел. С 16 лет начал вести распутную жизнь, в результате испортил нервы. Вспыльчивый, любит говорить в глаза.

Работал в ночную смену. Встретил я Новый год на кухне, но не гадал и не делал какие—либо фокусы. Нет.

Я слушал пятиминутную артиллерийскую стрельбу, настолько частую, что промежутки между залпами неуловимы.

Вспомнил о доме, о родной семье. Сравнил, в каких условиях встречаю этот Новый год, в каких условиях встречал раньше. Но ничего не поделаешь, этого требует международная обстановка.

1 января 1940 года.

С Новым годом! С новым счастьем!

Шлют со всех концов Союза эти слова нашим бойцам. Не остался и я обиженным. В этот день получил три письма: два из дома и одно от Коли Белякова, товарища по учебе и комсомольской работе.

Я очень был рад. Это первые письма из дома за время военных действий.

Наконец-то удалось установить связь. С сегодняшнего дня по приказу наркома каждый боец, борющийся в Финляндии, должен был получать 100 г водки и 50 г шпика в сутки. Но получать стали только со 2.1.40 года.

Зима 1939—1940 гг. – самая холодная за последние 100 лет. 15,16,17 января был самый сильный мороз, доходивший до —50°С. Попробуй—ка перенести такие морозы в полевых условиях. Все, что можно было надеть на себя, надел. Отморозил кончики пальцев на ногах.

В такие морозы приходилось обнаженными руками резать мясо. Уж слишком большие испытания на выносливость.

До февраля крупных сражений не было. 1—го февраля началась атака и с воздуха, и с земли, и с моря. Наша часть блокировала ДОТ. В это время погиб мл. лейтенант Егоров, герой Советского Союза. Я его сам в гроб укладывал. Ноги «окоченели», так что не влазили в гроб. Долго я бился, чтоб уложить его. Состоялись похороны по всей форме. Батальон с выжидательной позиции у перекрестка Бобошина переехал на исходную, ближе к противнику. Каждый день выходят машины из строя, были убитые.

7.2. Приехав с обеда на исходную, я увидел в землянке 7 человек убитых из нашей части. У кого нет головы, у кого ногу оторвало и т. д. У нас, в танковой части, раненых было меньше, чем убитых.

9 февраля был издан приказ командующего фронтом Тимошенко о всеобщем наступлении. Вскоре прочли этот приказ, поговорили о конкретном его выполнении. 11 февраля наша часть полностью двинулась в атаку.

123 стрелковая дивизия, с которой мы взаимодействовали, прорвала на правом фланге линию Маннергейма. Но борьба происходила на высоте 65,5. Здесь было несколько ДОТов, одну из которых я осмотрел после. Вся высота была минирована, проволочные заграждения, рвы, надолбы.

Сколько жертв поглотила эта высота в 10—15 га территории!

Когда танкисты шли в бой, в особенности на эту высоту, они прощались друг с другом, крепко и надолго заключая один другого в объятия, писали предсмертные записки. Но когда подходили к препятствиям, никаких колебаний не было. Смело смотрели смерти в глаза. Когда оказывались в большой опасности экипажи: или мотор встал, или гусеницы слетели, или по башне танцуют пули и снаряды, не проникающие внутрь лишь потому, что попадают в броню не под прямым углом, а рикошетом, – в этих случаях расстреливают остатки снарядов и с пением «Интернационала» погибают в горящей машине, если, конечно, враг успеет его поджечь. Но так кончалось редко. Из самых трудных положений наши люди выходили с победой. И на высоте 65,5 победили мы. Здесь действовали кроме нашей 20—ой танковой бригады Т—28 и другие легкие бригады. Кроме того, были приданы несколько телетанков, т.е. управляемых по радио. Эти—то танки пускались вперед. А за ними шли наши танки. Но пока телетанки идут до надолбов – эффект поразительный. Из дотов летят пули, снаряды, бьют по этим танкам, прожигают броню, и все же танки идут вперед и вперед. Но как только дойдут до надолбов, заползут на них так, что гусеницы уже не цепляются за землю, а танки сидят на днище, тут и загвоздка. Танки подвергаются разрушительной силе огня. И остальные танки останавливаются. А пехота дальше уже никак не пойдет. Танки – их защита. И всей операции – капут. Стали делать так: саперы проделывают проходы в надолбах, и потом уже танки движутся на больших скоростях к ДОТам. Закрывают телом амбразуры, и тут уже приступают к действию саперы, взрывая ДОТ, а за ними пехота уничтожает живую силу совместно с танками. Так была взята высота 65,5.

Проезжая через 2—3 дня через эту высоту, я увидел настоящее кладбище танков и людей. Правда, люди были уже частично подобраны и по—военному похоронены. Совсем у дороги лежит груда металла и несколько обуглившихся до неузнаваемости трупов. Это танковый экипаж со своей машиной. Забрались на один танк, открыв люк в малую башню, и что же увидели: прямо и неподвижно сидит на сидении человек. Я испугался. Мне показалось, что он живой: голова чуть—чуть заброшена назад, глаза открыты, но достаточно было взгляда на затылок, как я увидел кровь, а затем пулевую рану в лоб, закрытый шлемом. Я понял, что он мертв и окоченел. Политрук изъял комсомольский билет, деньги, фотокарточки. А убитый так и остался на своем месте, никем не тронутый.