Александр Соколов - Александр Кравцов. Жизнь театрального патриарха

Через несколько дней началась война.

Отец актёра отправился в Уфу, в эвакуацию. Умер по дороге. Младший сын Валя долгое время находился на оборонительных работах под Питером – рыл окопы – и зимой сорок второго года возвратился домой. Умер от слабости и голода, не дойдя буквально полквартала до своего дома… Масленниковы стали уходить из жизни один за другим.

Тяжело и безнадёжно заболела жена актёра Капитолина Кондратьевна, она редко стала подниматься с постели, Александр Анатольевич поддерживал её, как мог. Единственное, что вселяло надежду, – дети, оставшиеся в живых. Масленников молил, чтобы война не тронула их. Увы. Она тронула.

В один из дней – это было восемнадцатого января 1943 года – Масленников получил похоронку на одного из сыновей. Серый от горя, отдал её парторгу театра Григорию Полячеку.

– Спрячь похоронку, Гриша. Важно, чтобы о ней не узнала жена… Если узнает – погибнет. Капитолины Кондратьевны не будет.

И – пошёл на сцену веселить публику. Зал театра был, как всегда, полон.

Масленников ещё долго обманывал жену, делал вид, что сын, на которого получена похоронка, жив, организовывал письма с фронтовыми штемпелями и читал их жене.

Однажды он пришёл домой, а жена его накрыла стол на одиннадцать человек: она поднялась с постели, нарядилась, ходила вокруг стола, останавливалась у пустых стульев, разговаривала с ними – эта сошедшая с ума женщина своих погибших сыновей считала живыми…

Масленников согнулся и заплакал.

Последним погиб старший сын Масленникова Александр, моряк, он вытаскивал с нейтральной полосы своего раненого товарища, вытащил, заволок его в безопасный окоп, а сам остался лежать на бруствере – осколок всадился ему между лопатками и достал до сердца.

Самому Александру Анатольевичу также довелось побывать на фронте – в дивизии народного ополчения, Кировской… В театре остались его награды – орден Красной Звезды, медали «За отвагу» и «За оборону Ленинграда». С фронта он был отозван в театр до особого распоряжения…

Таких семей, как семья Масленниковых в Питере, – сотни.

Кстати, блокаду в театре этом перенесли не только люди – перенесли и птицы. Служил в театре один крылатый клювастый актёр – крупный, величиной с курицу попугай Жаконя, очень талантливый и обаятельный. Жаконя пел романсы на французском языке, потом переключался на русский, пел на русском… В общем, обаятельный был товарищ.

Перед самой войной в театре отметили столетний юбилей Жакони. О воздушных налётах и обстрелах он предупреждал служителей театра гораздо раньше, чем штабы противовоздушной обороны, – такой острый слух был у Жакони. День Победы он встретил на плече у актрисы Галины Семенченко – принимал участие в концерте.

А Масленников работал в театре до самой старости, был уже очень одинок. Хвор, но сцену не покидал, роли у него были, что называется, на «подхвате» – небольшие, эпизодические, но приметные… Это был один из самых уважаемых артистов в театре…

Так Ленинград жил и боролся. Не сдавался. И не сдался.

Такие люди, как Кравцов, Давыдов, Суслов и Фоняков, как питерцы военных сороковых годов, вообще не сдаются…»

Вот такая документальная повесть о ленинградской блокаде, которая длилась 872 дня и ночи с 8 сентября 1941 года до 27 сентября 1944 года. Блокада унесла до полутора миллионов жизней ленинградцев. От фашистских бомбёжек погибли лишь 3 % людей, остальные 97 % – от голода…

Сами ленинградцы (теперь петербуржцы) помнят и свято чтят эти трагические страницы своей истории и воспитывают такому отношению к прошлому молодое поколение.

А теперь эти события глазами Саши Кравцова, точнее уже Александра Михайловича Кравцова, осмыслившего своё блокадное прошлое:

«Алёша Чебрецов, ленинградский мальчик одиннадцати лет, всю зиму мечтал об отъезде. Он был изглодан дистрофией, и, может быть, эта мечта удержала его в живых… Мать где-то раздобыла лебеду, из неё получилось даже что-то вкусное – не то котлеты, не то лепёшки… Через несколько дней она пришла таинственная и озабоченная. Разделась, присела к нему на кровать, подняла его полусонную голову и сказала: «Слизывай, детка. Лётчики подарили мне шоколад. Им выписывают. Я спрятала плитку на груди, но по дороге она стала таять… Ничего, детка, я тебя маленьким так и кормила. Слизывай дочиста!..»

В тот вечер Алёша до конца ощутил ничтожность, беспомощность и бесполезность своего существования. Жалко было уже не себя – маму.

Ещё месяц-полтора до случая с шоколадом, в феврале или даже в конце января, Алёша свыкся с мыслью, что в любую минуту может заснуть и уже не проснуться. Пока держался на ногах, сам видел, как человек сидел, говорил и вдруг осёкся на полуслове, глаза остекленели – мёртв. Жизнь остановилась, как часы, которые забыли завести. Ноги Алёши стали тонкими, как у малого жеребёнка. Волю к жизни давало только чувство долга: за него воюет отец. Хлопочет мама – надо стараться не подвести их. За всю чудовищную зиму 1942 года он ни разу не произнёс: «Мама, хочу есть!» Чувство долга да надежда вырваться на Большую землю…

К январю он слёг. Не было сил. Страшно мёрз. Даже под одеялами, пальто и всяким тряпьём, которым его накрывала мама. Живот распух и отвис.

В марте приходила женщина из ЖАКТа, спрашивала:

– Жив ли ваш мальчик?

– Слава Богу, жив, – отвечала мама.

– Предъявите его.

– Вы – врач?

– Нет, но мне надо удостовериться, что он живой.

– Да живой я, живой… Чего вы там… – слабым и пустым голосом отозвался Алёша.

– Убедились? Вам же плевать, кто жив, кто не жив! – почти задыхаясь, крикнула мать. – Вы пришли проверить, не съедаю ли я хлеб по его карточке!

– Но знаете, бывают и не такие случаи… – испуганно пролепетала посетительница.

– Знаю. Я юрист. А вы передайте там, в жакте, чтобы на такие дела посылали кого-нибудь поделикатнее. Спасибо за внимание! Мы вас не задерживаем!..

Позже их посетил доктор Лебедев, и мама растерялась:

– Николай Васильевич, вы?! Право, даже не знаю, что сказать… На вас – детская больница, а вы… к нам, словно участковый врач…

– За что же вы меня так?! – засмеялся Лебедев. – А вот Алёша считает иначе. Посмотрите, как он улыбается… Здравствуй, старый дружище!

За всю блокадную зиму это была первая улыбка Алёши. Николай Васильевич был до войны главным врачом детской поликлиники Смольнинского района. Ему улыбались все дети и родители.

Алёша оказался частым его пациентом: то свинка, то краснуха, то целый хвост заболеваний – от скарлатины до её осложнений, воспалений почек и лимфатических желёз. Николай Васильевич устраивал мальчика в детские санатории в Вырице и в Сиверской. Однажды кто-то сказал, что приезжает повидаться со своими пациентами доктор Лебедев, и все санаторные группы, от десятиклассников до самых маленьких дошколят, отправились встречать его. Появился он неожиданно – на холмистой лесной дороге. Молча рванулась к нему ребячья толпа, облепила со всех сторон. Счастливцам досталось нести его плащ, шляпу и портфель.