Галина Курьянова - Воспоминания жены советского разведчика

Так вот, молодой человек тоже заприметил молодую же учительницу и тоже заобожал её. Звали его Виталий Шенгелия, папа грузин-мингрел, как часто подчеркивал Виталий, потому что имеретины и сваны, якобы, тупые и вообще недоумки, а вот мингрелы – очень древняя и породистая раса, чуть ли ни вся из княжеских родов. Имеретины и сваны, я уверена, думали иначе. Мама русская, сам служил где-то под Новочеркасском в артиллерийской части. Ну что ж, раз пришел – давайте познакомимся.

А почему собственно нет? Мне понравилась перспектива пройтись под ручку с красивым и, главное, уже обожавшим меня, без усилий с моей стороны, мужчиной.

Начались романтические встречи, свидания, походы в кино, на танцульки, вечерние поцелуи. Моему самолюбию льстило, что девчонки буквально выворачивают головы на 180 градусов, когда, поддерживая под локоток и преданно заглядывая в глаза – а это «лица кавказской национальности» (тогда так и не говорили) умеют делать – Виталий прогуливает меня по главной улице Новочеркасска. Льстило, что красивый и пользующийся успехом молодой мужчина оказывает мне самое наивнимательнейшее внимание. Из-за напряженной трудовой деятельности я пропустила почти полтора года «светской жизни» и не знала, что мой поклонник является чуть ли не первым сердцеедом в городе и поэтому все интересуются, что за новая девица заарканила «князя»; это была городская кликуха Виталия среди молодежной тусовки. А что? Получить в обожатели «князя» тоже, я вам скажу, очень престижно! Последнее слово, «тусовка», вообще тогда не существовало, были названия «компания», «компашка», но выразиться точнее просто невозможно. В принципе, если бы я и знала, что он сердцеед и, что я «отбила» его у кого-то, меня тоже бы это абсолютно не побеспокоило, ибо я и не планировала заводить каких-то длительных и тем более серьёзных отношений. Сейчас я понимаю, что повела себя как эгоистка, да что там! как эгоистка и себялюбивая особа, и поступила с ним не совсем честно. Мне казалось это милым развлечением не больше, без обязательств с обеих сторон. Но ирония ситуации заключалась в том, что, как выяснилось, Виталий думает иначе: он начал провожать меня на работу по утрам и встречать с моих репетиций из самодеятельного театра Дома учителя, выяснять, почему я приехала из Ростова не в воскресенье вечером, а в понедельник утром, почему на фотографии на море за моей спиной чьи-то руки, которые, как ему кажется, хотят меня заключить в объятия. Он очень чисто и старательно говорил по-русски, его обороты речи, слова, фразы были правильны, но иногда несколько высокопарны, цветисты и напыщенны, поэтому он и сказал не «обнять», а «заключить в объятия». Сначала мне это даже нравилось своей новизной, т.к. прежние мои кавалеры, а Витя тем более, никогда не выказывали признаков ревности. Но потом объяснения, почему я поздно возвратилась и где была тогда-то и тогда-то, почему автобус опоздал, что никто за моей спиной не стоит и тем более не собирается «заключать меня в объятия» поднадоели.

Уезжая на сборы, влюбленный юноша предложил мне каждый день ровно в 10 часов вечера смотреть на Луну и думать друг о друге. Возвратясь, первое, что он у меня спросил, так это насчет вечернего просмотра лунного светила. Каюсь, я об этом уговоре начисто забыла и пришлось банально соврать. Тут он начал мне рассказывать, как он тоже каждый вечер выползал из армейской палатки, чтобы посмотреть на небо и вспомнить обо мне (что без этих упражнений нельзя что ли было подумать о человеке? («са-а-авсэм нэ рамантычэская дэвушка!»), но на подобные прогулки обратил внимание его сосед, тоже молодой офицер, и, естественно, поинтересовался причиной лунатизма. Виталий, якобы, честно рассказал ему о нашем уговоре, на что прагматичный русский парень посоветовал ему дурью не маяться, спать самому и другим не мешать, т.к. побудка в армейском лагере чуть ли не в 6 часов, а своей девушке сказать, что на Луну, мол, любовался – и все! Но нет! «Я смотрел! А ты?» «А как же! Конечно!» Все довольны…

Честно говоря, я была согласна с тем незнакомым парнем, который предложил своему коллеге такой прозаический, но дельный совет. Он явно не был ни романтиком, ни влюбленным. Скорее всего, Виталий тоже не пялился на луну и придумал эту историю, чтобы произвести на меня впечатление. Добился он совершенно противоположного результата: я задумалась и поняла, что заигралась и решила тихонько-деликатно наши отношения сворачивать и для начала встречи свести к минимуму.

Но не тут-то было: парень предлагает мне совершенно серьезно руку и сердце, причем, как нечто решенное, не подлежащее обсуждению и само собой разумеющееся. Я обомлела от дурного предчувствия… Э-э-э! Начинаю мямлить что-то вроде как «это серьезное решение», «я не готова» и вообще, «чтобы выходить замуж, надо любить человека, а я некоторым образом ещё(!) не влюблена». Грубо говоря, кручу динамо. «Как это не влюблена?», – взвивается предполагаемый жених. Тут же задается, по его мнению, вполне логичный вопрос: «Тогда почему встречалась со мной? Почему целовалась?» А по моему же мнению, вопрос совсем нелогичный и даже дурацкий: выходит, что с кем целовалась, за того и замуж идти! Почему, почему?…

Ну нравилось мне – вот и встречалась и поэтому же и целовалась. Но ведь так не ответишь… А Виталий очень напористо сообщает, что уже всё распланировал: как он уволится из армии: собирается притвориться больным, а все справочки сделают его друзья-грузины – мне почему-то больше всего это не понравилась: ах ты зараза! справочки ему сделают! из армии хочет сбежать! – служба в армии тогда была престижной и очень почетной, но умный кавказец, видимо, уже понял, что ничего хорошего эта служба ему не принесет, сообразил парень вовремя. Как мы поженимся, как поедем к нему домой, зимой будем жить в Тбилиси, а летом на даче у Черного моря в Зугдиди, где у его семейства имеется свой дом. Впоследствии, когда случайно зашел разговор о настырном претенденте на мою руку, мои дочки, уже не помню то ли Леночка, то ли Люка спросили: «Мама, и чего ты за него замуж не вышла? Мы бы к тебе с папой на дачу приезжали летом, в море бы купались!»

Но вот тогда-то я поняла, что все деликатные отговорки не помогут и решительно сказала, что замуж за него выходить не собираюсь и никуда не поеду. Вот, думаю, сообщи я это русскому парню, он бы, может быть,

и огорчился и, может, даже выругался бы, может, и попереживал бы, но отвалил, даже сказав на прощанье для собственного престижа что-нибудь типа: «Нужна ты мне, подумаешь!» или даже похуже. Но после моих слов Виталий вдруг бухается на колени, обхватывает мои коленки, начинает их обцеловывать, бормочет слова любви на русском и на грузинском, а ручки его уже начинают целенаправленно ползти мне под юбку. Я не то что испугалась – просто стало противно, но ясно: нужно по-быстрому сваливать отсюда самой. С чувством якобы справедливого негодования и возмущения (а чего возмущаться? все мои игрушки и дурацкое самолюбование – вот-де какой у меня кавалер! красивее всех в городе! – к этому и вели) я направилась домой, разговор происходил у ворот. Оказалось, что рановато: Виталий неожиданно ахается лбом о кованый болт калитки, мне приходится стать сестрой милосердия и вытирать ему кровь. Вот тут я пугаюсь по-настоящему: что за страсти-мордасти?! Это он себе лоб раскровянил, а если вздумает проделать такую штуку со мной? Учитывая национальный темперамент, такой вариант не казался невозможным. Ого! Ну круто я попала! Кое-как свернув ситуацию, в последующие дни старалась избегать встреч с таким эмоционально опасным типом, пробираясь на работу и с работы «огородами». Ан нет, он просто пас меня: «куда ни пойду, а к ней заверну на минутку!» Делал вид, что ничего не произошло, повторял, что мы обязательно поженимся, стал дарить подарки (опомнился!): серебряный флакончик для духов – сейчас он у старшей дочери, и она его обязательно потеряет – приглашал в ресторан, преподнес картину «Незнакомка», которую я передарила сестре. Виталий решил, что я похожа на знаменитую очаровательницу. Я пыталась отнекиваться от подарков, мне казалось, и справедливо казалось!, что они меня к чему-то обязывают, но это вызывало бурю негодования. Это был как раз это тот случай, когда лучше согласиться, чем отказать.