Доктор Альмера - Маркиз де Сад

Это возможно, но мы не нашли этому доказательств и поэтому не можем утверждать этого.

Он дебютировал как драматург в 1791 году. В этом году ему было отказано в постановке на сцене Французского театра его пьесы «Жанна Ленэ, или Осада Бовэ», [7] Отказ был мотивирован тем, что автор восхваляет в ней Людовика XI. зато его пьеса «Окстьерн, или Последствия беспутства» была поставлена в театре Мольера.

Пьеса имела успех.

Маркиз де Сад изобразил в ней отчасти свою историю. Пьеса эта переделана им для сцены из одной из двенадцати его исторических новелл, написанных в Бастилии, которые он имел право напечатать не ранее 1800 года.

«Монитор» в номере от 6 ноября 1791 года отметил, что «эта мрачная драма не лишена интереса и силы», но главное действующее лицо возмущает зрителя своей жестокостью. Автор рисует своего героя Окстьерна злодеем и даже чудовищем, но в глубине души все его симпатии на стороне героя.

Теории, которые он вкладывает в уста своего героя, — это его собственная теория безнравственности, вечные прославления преступления, выдаваемые им за признаки высокого ума.

Окстьерн — это, в сущности, тот же человек «маленького домика» в Аркюэле, взирающий с высокомерным презрением философа на бедняг — мелких жуликов, у которых еще сохранилась совесть как несчастный предрассудок «Эти глупцы, — презрительно говорит он, — люди без принципов: все, что выходит из рамок обыкновенного порока и мелкого мошенничества, их удивляет, угрызения совести их пугают».

Напыщенная философия и проповеднический тон этой пьесы способствовали ее успеху, длившемуся во все время революции «Окстьерн» не вполне был забыт даже через восемь лет после первого его представления.

Он был поставлен 13 декабря 1799 года на сцене Версальского театра под несколько измененным названием — «Несчастья беспутства» и имел успех.

У маркиза де Сада, как и у большинства драматургов (или, вернее, как у всех драматургов), было много принятых пьес, которые директоры театров хоронили на полках своих архивов и которые не были известны публике — нельзя было предсказать, как она их приняла бы.

Французский театр очень благосклонно принял в 1790 году его драму в 5 действиях в стихах «Мизантроп от любви, или Софья и Дефранк» и давал автору право входа в течение пяти лет, но пьесы, несмотря на принятое обязательство, не поставил.

Его одноактная комедия «Опасный человек, или Мздодавец», [8] Эта пьеса так не понравилась публике, что она отказалась дослушать ее до конца. принятая на сцену театра Фавар в 1791 году, была сыграна в 1792 году, зато «Школа ревнивцев, или Будуар», принятая тем же театром в 1791 году, не увидала совсем света рампы. По-видимому, и в те времена директора театров обещали много, но исполняли мало.

Со времени своего освобождения он был занят окончанием и пересмотром своего романа «Жюстина», революционизируя его общими местами о народовластии, выходками против королей и попов.

Об этом романе много говорили до его появления, о нем сложились целые фантастические легенды. Уверяли, что Робеспьер, Кутон и Сен-Жюст внимательно читали его, чтобы почерпнуть в нем уроки жестокости.

Говорили, что Наполеон предавал суду и безжалостно расстреливал тех офицеров и солдат, у которых оказывался этот ужасный роман. Все это нелепые выдумки.

Совершенно забытый писатель Шарль Вильер рассказывает в одном очень интересном письме, напечатанном в 1797 году в «Северном зрителе», что он решил прочесть целиком этот огромный роман и что никогда солдат, приговоренный к наказанию сквозь строй, не был так счастлив, когда наказание было окончено, как счастлив был он, дойдя до последней страницы.

Я лично испытал почти такое же впечатление. Нет ничего отвратительнее этой литературы, где на первом плане стоит эротизм, и к тому же эротизм маньяка, где порок проявляется во всей своей наготе и где любовь — только плотское влечение.

Я не зайду так далеко, чтобы рекомендовать подобные книги в школе, но я убежден, что такое изображение страстей должно внушить такой ужас и нестерпимую скуку, что способно оттолкнуть от себя всякую душу и направить ее к добродетели.

Если верить маркизу де Саду, такова и была его цель.

Два издания романа «Жюстина, или Несчастия добродетели» в двух томах появились почти в одно время в 1791 году «в Голландии, у союзного книгоиздательства»; это значит, я думаю, в Париже, у книгопродавца, который был главным издателем маркиза де Сада, Жируара.

Имени маркиза де Сада нет на заглавной странице; вместе с ложным издательским гербовым щитом, в котором значится «Вечность», на ней напечатан только следующий сентенциозный эпиграф:

«О мой друг! Благополучие, добытое преступлением, — это молния, обманчивый блеск которой на мгновение украшает природу, чтобы повергнуть в пучину смерти тех несчастных, которых она поражает».

Заглавная картинка, изящно нарисованная Шери, изображает молодую женщину в слезах между полуобнаженным юношей и старой женщиной отталкивающего вида. На заднем плане — деревья, качаемые ветром, и грозовое небо. Согласно объяснению самого де Сада, эта молодая девушка — Добродетель, которая страдает между Сладострастием и Неверием. Она возводит очи к Богу, как бы призывая Его в свидетели своего несчастья и произнося, по-видимому, подписанные под эмблематической группой стихи:

Объяснительной заметке о заглавной картинке предшествуют заявление издателя и следующее предисловие, напечатанное только в первых изданиях:

«Моему дорогому другу Да, Констанция, [9] Кто эта Констанция? Вероятно, женщина, с которой он жил в то время. тебе я посвящаю этот труд. Только тебе, которая служит образцом и украшением своего пола, соединяя в себе одновременно самую чувствительную душу с самым справедливым и просвещенным умом, — тебе одной понятны будут тихие слезы несчастной добродетели.

Я не боюсь, что в эти воспоминания введен по необходимости известный род людей, так как ты ненавидишь софизмы беспутства и неверия и борешься с ними беспрерывно и делом и словом; цинизм некоторых описаний, смягченных, насколько возможно, не испугает тебя: только порок, боясь быть раскрытым, поднимает скандал, когда о нем заговорят. Процесс против „Тартюфа“ был возбужден ханжами; процесс против „Жюстины“ будет делом развратников. Я их не боюсь; мне довольно твоего одобрения для моей славы, если только я понравлюсь тебе, я либо понравлюсь всему миру, либо утешусь и осужденный всеми.

План романа (хотя это отнюдь не вполне роман), несомненно, новый. Превосходство добродетели над пороком, торжество добра, покорение зла — вот полное содержание сочинений в этом роде.