Иван Канина - Физкультура и литература

Учитель обозрел свою паству. Киянок сверкал в его культе. Шумно вобрав в себя пыльный воздух мастерской, он сообщил нам, что мы должны делать и чего не должны. По этому поводу, я скажу только одно слово: "Зря". Человеку, а тем более ребенку, не надо знать того, чего ему нельзя делать. Потому что он обязательно станет это делать. Это же логично. Но учитель трудов был не в ладах с логикой, иначе бы он и не стал трудовиком. Он сказал: «Не шумите и не получите по шее». А нам послышалось: «Пожалуйста, стучите киянками по столам, мне радостен и приятственен этот звук». Ну надо, так надо. Как только учитель ушёл освежиться огуречным лосьоном, мы, не мудрствуя лукаво, стали херачить киянками по столам. Как стахановцы. Только щепки летели. Среди грохота мы расслышали, как в подсобке на обитый жестью пол рухнул мешок гнилых костей. Стук прекратился. Через секунду в мастерскую ворвался учитель. Из его ушей ручейками сбегала сукровица. Но это было нормальным явлением, побочным действием приёма алкогольсодержащей продукции.

Вернувшись, учитель увидел прилежных учеников, добросовестно выполняющих задание. Тихая, спокойная рабочая атмосфера. Творческий процесс. Трудовик вытаращил и без того выпученные глаза. Классический пример экзофтальма. Некоторое время он прибывал в растерянности, не зная, что предпринять. Либо начать избивать детей, либо начать избивать детей. Потом в голову ему пришла мысля. Хорошо, что не опосля. Мысль о слуховых галлюцинациях. И неплохая такая мысль, я вам скажу. Он подумал, что ему это все послышалось. Что никакого грохота не было. Вот чудеса какие. Он ухмыльнулся, почесал наждачной бумагой лоб и вернулся к себе в закуток. Убедившись, что учитель ушёл, мы стали обрабатывать киянками все кроме заготовок. Мы били по столам, долбили по станкам, стучали по стенам. Кому-то из учеников раздробили череп, но в суматохе, он не заметил полученную травму и продолжал принимать активное участие во всеобщей симфонии грохота, нанося оглушительные удары по чему не попадя. Вскоре у половины класса ушами шла кровь, а учитель все не появлялся. Наверное, думал, что продолжаются слуховые галлюцинации. Уже не доверяя своему слуху, он решил провести научный эксперимент. Трудовик снял со стены ружьё, засунул дуло в рот, задумался и перенаправил дуло вверх. Грянул выстрел. Штукатурка посыпалась с потолка. Ага! Он отчётливо слышал выстрел. Его на мякине не проведёшь! Не лыком шит! К несчастью, выстрел прогремел слишком близко от ослабленного злоупотреблениями мозжечка. Трудовика тяжело контузило, и он не смог быстро ворваться в мастерскую, чтобы поймать нас с поличным. К тому времени, как он выполз из своей конуры, мы были готовы к встрече. Шум ликвидировали, ученика с черепно-мозговой травмой эвакуировали. Кровь на полу была посыпана деревянными опилками. Следы заметены. Каждый занят своей работой. Киянки крепко зажаты в детских пальчиках, и нежно ложатся на поверхность заготовок. Никакого лишнего шума. Точные, методичные и мелодичные звуки. Хор Киянского. Пышущее злобой лицо учителя обмякло, превратившись в миску с перловой кашицей. Он перестал что-либо понимать. Ему срочно нужен глоток свежего спирта, ну не воздуха же. А спирт был спрятан в другом месте. В соседнем кабинете, где учитель труда превращался в учителя по сольфеджио. По классу баяна. Если я, конечно, ничего не путаю. Какая-то психоделия получается. Персонаж из произведений Достоевского. Многофункциональный учитель. Золотые руки, растущие откуда надо. Их даже ацетоном смазывать не надо, они пропитаны им насквозь. В Америке таких людей называют «Джек-на-все-руки». Но в России о таких вытирают ноги.

Лет через пятнадцать я познакомился с одним учителем по баяну. На первый взгляд он казался довольно милым человеком. Ласковый с детьми, приветливый с коллегами, а дома с превеликим удовольствием избивающий жену. С такой же милой улыбкой на лице. Наверное, он думал, что не избивает ее, а просто учит уму разуму. После того, как я узнал его тёмную сторону, пришлось прекратить общение. Другие учителя стали косо на меня смотреть. Они все были женщинами. Вдруг и про меня начнут что-нибудь говорить. Например, учитель физ-ры и учитель сольфеджио – свингеры, они меняются жёнами и избивают их. А мне такая репутация была ни к чему. Поэтому баянист остался один на один со своей женой.

Но вернёмся к нашему трудовику. Он направился в соседний кабинет, соединённый с мастерской коридором, в котором стояла циркулярная пила. Она была ужасна. Пила могла расчленить, покалечить или просто убить. Поэтому мы старались держаться от нее подальше. Однажды брат Джонни Кэша 10 10 Джонни Кэш (26.02.1932 – 12.09.2003) – американский певец, исполнял песни в стиле кантри, а также в таких жанрах как госпел, рок-н-ролл и рокабилли. угодил под такую же, после чего был вынужден примерить деревянный костюм и залечь на дно. Иногда, отыгрываясь на нас за бесчисленные издевательства, учитель включал пилу и звал самого нерадивого ученика помочь распилить бревно. Обычно, после такой процедуры, ученик возвращался с мокрыми от мочи штанами и с покрытым занозами лицом. Благо, если возвращался. Иной раз приходилось соскребать ошметки со стен, сортировать по пакетам и тайком вывозить на свалку. Но об этом лучше не вспоминать. Много славных парней полегло на этих уроках. Кто ушёл сам, кому помогли уйти, кого просто покалечили, кому испортили всю жизнь, лишили детства, наследства или чести. Те, кому повезло, не любят об этом рассказывать. Мы – ветераны уроков труда. Мы помним.

Пока трудовик не вышел из мастерской, мы, не теряя времени, ринулись в подсобку. У нас была цель. Урок близился к концу, а на руках у нас были только киянки. Мы не выполнили задания. Не сделали какую-то абсолютно ненужную хрень. Мы даже не знали, что должны были сделать. Никто и никогда не слушал учителя. Его слова не воспринимались всерьёз. Над ними привыкли смеяться. Но, тем не менее, он ставил нам оценки. И не просто так, а за выполненную работу. За хорошо выполненную работу.

Перед нами урок трудов шёл у параллельного класса. Они были очень обязательными парнями. Выполняли всё, что им не задавали, и сверх того. Они серьёзно относились к предмету, готовясь во всеоружии вступить во взрослую жизнь. Тренировали свои бытовые навыки, развивали их и совершенствовали. Для них – терпение и труд всё перетрут. Если вы заглянете в мастерскую, когда у них идет урок, вы будете неприятно удивлены. Никаких матов, никакой ругани, никто не орет, не взывает о помощи, не просит пощады, не плачет. Никакой крови, разбросанных кишок или выбитых мозгов. Все тела целенькие, чистенькие, конечности на своих местах. Они даже помогали друг другу!!! А это, извините, уже ни в какие ворота не лезет. Если у нас кто-то просил помощи, на него налетал весь класс и, орудуя киянками, превращал его в свиную отбивную. Поэтому, зная об их отклонении, мы стали пользоваться продуктами их трудов. Мы паразитировали. Два урока подряд мы пинали балду, мы избивали её киянками. Мы делали киянком все, что можно было им делать и не делать. Ничего другого в руки нам не давали. Не доверяли. Но для нас киянок был словно молот для Тора, или трезубец для Зевса. За время уроков трудолюбия, киянок стал логическим продолжением наших рук. С его помощью мы творили чудеса погрома и давали концерты грохота и витиеватые симфонии оглушающего шума. Мы полюбили его таким, каким он был. Деревянным, грубым и неотесанным болваном. Мы приняли его. Открыли ему свой внутренний мир, доверили сердечные тайны. Киянок стал для нас лучшим другом, а кому-то даже заменил отца.