Иван Канина - Физкультура и литература

Через несколько часов после описанных событий, учитель, как ни в чем не бывало, вел первый урок. Единственное, выглядел он не лицеприятно. Но так он выглядел всегда. Потому что жизнь его была сущим адом, где, словно в мясорубке, крошились кости и перемалывалось гнилое мясо. Ах, да, еще и дыхание его в тот день было свистящим, а голос – сиплым, как будто он выпил пару глотков кипящего масла, которое сожгло его дыхательную и пищеварительную системы. А так ничего. Даже иной раз улыбнется и выпустит кровавую пену изо рта.

Однажды на уроке труда нам дали задание – сделать резную ножку для стула. Для этого нам выдали деревянные бруски, которые мы закрепили на шлифовальном станке. Нам дали орудия труда и пытки: напильники, зубила и наждачную бумагу. И, на всякий случай, если не останется другого выхода, киянки. Если заготовка вконец испорчена, ее может спасти лишь избиение деревянным молотком. Его прикосновения, как и в случае с волшебной палочкой, исцеляют. Фактически, это и есть волшебная палочка. Но о Киянке мы уже говорили ранее, твоё время прошло, дай возможность и другим показать себя. Не влезай, пожалуйста. Стоит отвлечься, задуматься, как киянок сам лезет в руки и начинает отстукивать по экранной клавиатуре. Зачем я постоянно таскаю его с собой? Да, он несколько раз спас мне жизнь, но я же не таскаю с собой все, что спасало мне жизнь. Нет. И, тем более, никакая из этих вещей не занимается самодурством или самоуправством. В отличии от тебя, Кия. Будешь себя так вести, отправлю к моему отцу в гости. На тот свет, то бишь. Понятненько? Тогда пошел прочь! Что про меня люди подумают? Сумасшедшим же посчитают. Мол разговаривает с деревяшкой! Им же не объяснить, что ты типа Буратино или Пиноккио – живая деревяшка. Им же доказательства подавай. Практические и фактические. Нет – значит не было, скажут. У автора галлюцинации, он психически нездоровый, больной, то есть. Ему место не на страницах книги, а в психиатрической клинике. Пусть там на стенах выписывает своими экскрементами, что пожелает. Нам подавай серьезную литературу: детективы, фэнтези и фельетоны! Прочь психоделия!

Можно, я продолжу? Благодарю. Итак, мы преступили к заготовлению барельефных ножек для антикварных стульев. Задача поставлена самая серьезная, халтура не пройдет. Либо ножка, либо что-то другое. Третьего не дано. Мы с приятелем Лёхой, подошли к этому делу с творческим запалом. С так называемым энтузиазмом. Энергия била из нас гаечным ключом. Берегись, заготовка! Пришло твоё время. Из простой деревяшки тебе суждено стать предметом декоративного искусства. Тебя ждет великое будущее. Возможно, ты будешь поддерживать задницу короля, ну, или хотя бы вице-короля. На твои хрупкие волокна возложена великая честь. Так прими же ее с высоко поднятой головней.

Если бы вы посмотрели на нас со стороны, то увидели бы двух гениев деревообрабатывающей архитектуры. Процесс пошел. Станок ревел, бешено вращая заготовку, во все стороны летели стружки и труха, дерево пело под аккуратные, грациозные движения напильников. В наших умах уже вырисовывался вид идеальной ножки. Она прекрасна, как Венера Милосская. Для начала необходимо придать ей округлую форму. А уже затем, используя прочий инструментарий, нанести на нее узорчатый орнамент. Все шло отлично до тех пор, пока заготовка не приобрела соблазнительную округлость; когда из неуклюжего деревянного подростка она превратилась в сногсшибательную женщину с шикарными формами. Напомню, мы находились в самом центре подросткового периода. Когда сексуальная энергия преобладает над прочими духовными ценностями. Увидев этот прекрасный вытянутый округлыш, все наши творческие искания наконец приобрели законченную форму. Неуверенность сгинула. Шутки кончились. Мрак отступил. Воссиял свет. Нашим изувеченным от гормонов мозгам явился образ. Это будет он, а не она! Первым человеком был Адам, так почему же мы должны нарушать законы первородства и правопреемства? Кто мы такие? Слово учителя труда – ничто, по сравнению со словом самой природы. Не для того мы изучали природоведение в начальных классах!

Бросив все силы на воплощение замысла, мы и не заметили, как урок подошёл к концу. От нашего станка летели искры и гремел чудовищный хохот. Само Безумие смеялось над нашим творением. Оставалось только ошкурить предмет. Привести его к наиприятнейшей гладкости. Чтобы никаких шероховатостей. Как говорится – без сучка и задоринки. Чтоб комар носа не подточил. Это была приятная работа, мы чуть не перебили друг друга киянками, ведь каждый хотел внести свой вклад. Но вот прозвенел отрезвляющий звонок, и весь класс понес свои ножки к насесту пьяного вхлам учителя. И только тогда до нас дошло. То, что мы сотворили, нельзя сдавать на экспертную оценку. Пускай даже самого пьяного трудовика на свете. За такое могли выпереть из школы. Или вызвать родителей. Мы тут же смекнули заглянуть в кладовую чудес. В лавку древностей. В это время добропорядочные ученики с чистой совестью, по всем канонам выполнившие свой священный долг, стали сдавать свои работы. Ножки полетели со всех сторон. Класс наполнился свистом разрывающегося воздуха. И целью всех этих смертоносных снарядов был уснувший коматозным сном трудовик. Ножки ударялись о доску, оставляя вмятины. Некоторые бились и ломались. Особо продвинутые ученики, поднаторевшие в метании пращи, попали в яблочко. Точней, в адамово яблоко и в глазные яблоки тоже.

Эти смертоносные попадания произвели противоположный эффект. Они, словно разряды дефибриллятора, вырвали трудовика из лап клинической смерти. Он очнулся, но оказался погребенным заживо. Сразу же, следуя правилам поведения при обвале шахты, он начал орать, реветь и аукать. Звать на помощь. Молиться.

Пока учитель выбирался из груды, свалившихся на него тубареточных ножек, мы прошмыгнули в святая святых. Здесь было все. Любой, даже самый требовательный дракон, удовлетворился бы количеством сокровищ, скрывавшихся в этой пещере. Выставив все предметы, находящиеся там, на аукционе, можно стать миллионером. Все вокруг сверкало и отливало серебром и позолотой. На стенах висели резные рамы для картин, узорчатые лакированные панели, предметы зодчества высшего качества, фигурки Будды из дерева, металла и полудрагоценных камней. Разрисованные вазы, посуда из глины, покрытая гжелью. Трости с различными набалдашниками в форме волчих голов и черепов с янтарем в глазницах. Серебряные подсвечники тончайшей работы. Конечно, ничего этого не было и в помине. Но могло быть, если бы это писал не я, а Виктор Гюго. Но нам достаточно и того, что он написал на первых пятидесяти страницах «Собора Парижской Богоматери».