Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

Я с мамой и папой рядом с нашим домом. Лукьяновка, 1968 год

Даже от нас, сыновей, он не дождался участия, поддержки и доброго слова. Олег поэмоциональней меня, он порой что-то резкое выговаривал папе. Я пытался все как-то сгладить, говорил, что папа уже старый человек, нужно учитывать это, относиться с пониманием. И какой в итоге подарок получил папа от своей семьи на свой юбилей – за всю свою тяжелую беспросветную жизнь? Он получил столик и скамейку внутри оградки на кладбище. Все это убивает меня. Просто убивает.

То, что я выше написал о маме – не мне ее осуждать, она прожила свою жизнь. Мы теперь каждый день волнуемся, переживаем за нее, трясемся над ней. Мама стала часто болеть, недуги все разнообразней, я с ужасом и слезами жду, что все это тоже стремительно кончится, как с папой. Но чуть маме становится легче – она мчится на дачу, работает там по много часов. Первое время, когда не стало папы, я старался никуда ее одну не отпускать. Сейчас немного успокоился, но все равно созваниваюсь по нескольку раз в день. Когда-нибудь это тоже закончится, мама перестанет чудить, изводить нас, беспокоить. Придет ее время. Я не знаю, когда это случится. Господи, пусть продлятся ее дни.

Сегодня исполнилось 30 лет со дня моей демобилизации из армии. Но дембельских фоток сейчас не будет.

Я с мамой и папой. Слева виднеется прихожая в нашу квартиру в двухэтажном доме. Лукьяновка, 1968 год

На фотографии – мой отец, он читает мое самое первое письмо из армии. Значит, это июль 1986 года. Мама рассказала, что папа 17 раз перечитывал это письмо.

Чуть позже, 27 августа 1986 года, он написал мне уже в своем письме: «Кажется, что ты находишься близко, вот-вот зайдешь в квартиру. Помни родительский дом, мы тебя любим, ждем».

Даже не знаю, как это выскочило из глубин моей памяти, но неожиданно для себя вспомнил, что в 1980-е годы у папы по работе намечалась длительная командировка в Эфиопию – там в то время разворачивалось какое-то крупное строительство.

Я с мамой и папой. Лукьяновка, 1968 год

Я, малолетний дурачок, увлекался тогда филателией и радовался, что папа будет слать нам из Эфиопии письма, а я с этих писем буду отклеивать невиданные экзотические марки.

О степени моей глупости свидетельствовало то, что когда в 1981 году мой двоюродный брат Сашка Хазов подал рапорт в Афганистан, я тоже радовался, что буду получать из далекой страны письма с марками этой страны.

На работу в Эфиопию тогда ехали за повышенным заработком. К тому же была возможность приобретать заграничные товары, которые поставлялись в эту африканскую страну, но не поставлялись в СССР. Некоторые просто привозили из рабочей командировки бытовую технику и продавали ее здесь.

Кажется, мама стала говорить папе, что в Эфиопии жарко и это тяжело скажется на сердце. А может, об этом говорили на медкомиссии, или этим делились коллеги по работе.

Второй слева – папа, далее мама и мамины сестры Мария Петровых и Тамара Хазова. Лукьяновка, конец 1960-х годов

Кончилось тем, что мама запретила папе ехать в эту командировку. Дескать, знаем мы, чем занимаются мужчины вдали от семьи. Якобы, вы там будете пить, у вас там будут доступные женщины и т. д. Моя мечта об эфиопских марках рассыпалась в прах.

Вообще, мама регулировала папину жизнь, он был зависимый человек, сильно ограниченный в поступках. Почему сложилась такая система отношений – я не знаю.

Сегодня переплывал озеро, возвращался в сторону дачи, и подумал: «Нужно запомнить этот день».

Я был где-то посередине водоема. От калитки к воде спускалась мама. Пока я плыл, она искупалась и поднялась наверх.

Мама жива, и я ее вижу. А папы нет. Хотя еще прошлым летом я вот так же переплывал озеро, и издали видел, как родители спускаются к воде.

Папа с мамой рядом со своей квартирой. Лукьяновка, 1968 год

Папа не умел плавать. Его детство прошло вдалеке от водоемов. В армии служил на берегу океана, но тоже не до плавания было. Дача у нас уже 40 лет, но тоже, находясь вблизи озера, так и не освоил навык плавания. Поэтому просто окунался у берега. Иногда мыл голову с мылом. Когда купались кто-то посторонние, папа не спускался к воде, а принимал душ во дворе дачи.

Хотя дача переделана, там остался дух папы. Всякий раз, когда я от Комсомольского рынка иду на дачу, у меня в голове крутится словосочетание «дорога отца» – папа именно по этим дорожкам и тропкам десятилетиями ходил на дачу.

Я каждый день думаю об отце. Каждый день.

Папа уходит медленно. Какие-то приметы пребывания его в этом мире все же остались.

На даче нашел сегодня старую папину рубашку. В нагрудном кармане обнаружил пожеванную спичку – он ковырялся ею в зубах.

Шел с дачи домой, мама положила мне в пакет картофель из погреба. Его в прошлом году на даче собирал отец. Папы уже нет, а я все еще пользуюсь плодами его трудов. Сейчас дома поставил вариться картошку, которую папа перебирал своими руками.

Папа с мамой рядом с нашей квартирой. Лукьяновка, 1968 год

А вчера я в кладовке снял с вешалки папину осеннюю кепку. С внутренней стороны можно заметить в разных местах несколько срезанных волосков – они остались после визита папы в парикмахерскую. Возникла мысль собрать вручную или пинцетом эти волоски и положить в специальный пакетик или футляр – как частичку папы.

А еще дома в маминой (раньше бы написал – в родительской) комнате стоит шкаф, в котором хранятся папины вещи – пиджаки, рубашки, брюки. Я каждый день приоткрываю шкаф и прикасаюсь к развешенной на вешалках одежде.

Все это тоже постепенно исчезнет: что-то – естественным образом, а с чем-то придется расстаться. Пройдет какое-то время, и от папы останутся только воспоминания. Но и они будут понемногу расплываться, уходить. Надо как-то мобилизоваться и хотя бы для себя записать все то, что я помню об отце. Лет через десять я скажу самому себе сегодняшнему спасибо за это. Больше ведь никому не понадобится такая информация.