Алмагуль Умирбекова - Яблоневый сад

В конце концов его выбор все же пал на юную красавицу Рысты. Она была дочерью очень богатого саркантского кулака по имени Турысбек. Росла девушка в роскоши и достатке, ни в чем не нуждаясь. В 16 лет ее помолвили с сыном другого богатого человека. Все складывалось хорошо, пока не нагрянула революция. Богачи в те времена массово бежали в Китай, скрываясь от раскулачивания. Бежали вместе с многочисленным скотом. Дедушка сразу заприметил юную красотку среди беженцев из Сарканта. Ну и, недолго думая, посватался по всем традициям. Все знали, что основным требованием деда было обязательное условие: найти путь к сердцам его маленьких осиротевших деток. У молоденькой шестнадцатилетней Рысты это получилось, ведь она и сама еще была почти ребенком. Дети ее полюбили, а деду большего и не надо было.

Дедушка вообще очень трепетно относился к своим детям, а уж как он любил меня, дочь погибшего на войне единственного сына, словами не передать! Он всегда беспрекословно во всех ситуациях был на моей стороне. По-другому и быть не могло.

Ах, как же он верил в меня и всячески потакал моим детским капризам! Его было легко провести, и я часто этим пользовалась. Любовь затмевала ему глаза, и он верил всему, что я говорила. Помню, как в старших классах мы повально увлеклись чтением «Тысячи и одной ночи». Девичьи сердца замирали от романтики любовных историй! Ну и я тоже от других не отставала, тщательно скрывая от деда свое тайное чтиво. А если он внезапно «застукивал» меня за чтением запрещенной в доме книжки, я ловко изворачивалась, подменяя «Тысячу» на авторитетный «Тихий Дон» или учебники по физике и математике, которые всегда были рядом. Довольный, он радостно удалялся, приговаривая: “Моя дочка молодец, всегда уроки учит! Не то что эти вертихвостки!”.

Он вообще очень любил, когда я училась. Знания у него были в особом почете. Самому-то не пришлось сидеть за школьной партой, вот и мечтал, чтобы из внучки вышел толк. Не хотел он обычной судьбы для меня, заурядной судьбы казахской женщины. Например, мое временное увлечение шитьем он сразу забраковал. А когда я ему показала сшитое собственноручно платье из синего ситца, нахмурился и проворчал: «Когда ты вырастешь, этого добра будет предостаточно, лучше учись, набирайся знаний, пока я есть!».

Дед, всячески оберегая меня, очень сильно ревновал меня к родне по линии мамы. Так уж вышло, что мама, овдовев в свои 22 года, спустя некоторое время вышла замуж. У нее появились свои дети во второй семье, а я осталась у деда. Росла я в сытости и благополучии, но все же родителей мне очень не хватало! Я так завидовала другим детишкам, у которых они были! Мамина родня жила на соседней улице, и меня всегда подсознательно туда тянуло. Там жили многочисленные дядюшки и тетушки, а еще мои подружки – девочки Жибек, Кульшат и Кульжамал. Главным в доме был, конечно, дядя Садвакас. Такой большой, уютный и добрый. Помню, как он важно усаживал меня на свои грузные колени и, нежно обнюхивая мои косички, поглаживал по голове. Так было хорошо на его коленках! А потом мы все усаживались за круглый низкий стол и пили горячий крепкий чай. Пока увлеченно болтали, хозяйка приносила огромное блюдо с горячей красной свеклой. А запахи! Запахи детства! Дядюшка Садвакас за столом торжественно предоставлял мне слово, это было время моих «бенефисов», болтала я без умолку, тараторя и смеша дядюшку и подружек. Когда те прыскали от смеха, дядя строго на них смотрел и жестом приказывал замолчать, чтобы они не мешали мне дальше городить околесицу. А мне только этого и надо было! Уж как меня несло от такого авторитетного внимания и почтения, оказываемого мне милым дядюшкой.

Еще помню Нурбапу, старшего двоюродного брата. О, он был местным вожаком, которого боялись все. Нурбапа держал под контролем все улицу. Да что улицу, весь колхоз! Все прятались по углам только при одном его появлении. Он был крутым, а я пользовалась его беспрекословной репутацией. Никто даже пальцем не смел меня тронуть, зная, что он мой брат. Все мы были под его «крышей».

Дедушка отпускал меня к маминой родне на соседнюю улицу очень редко и только на один час. Без его согласия убегать туда было невероятным преступлением. Однажды так и случилось. Дед, узнав, что я убежала без спросу, в бешенстве взнуздал коня и примчался в дом дяди Садвакаса с криками и бранью: “Где моя внучка! Верните мне ее немедленно!”. Попались под горячую руку и снохи. А посуды было перебито тогда просто немерено. Мы с моими маленькими подружками в страхе спрятались в чулане и наблюдали жуткую картину через щель в двери. Когда дед направился к чулану, маленькая Жибек натолкала мне в рот талкан (сухое пшено), чтобы я случайно себя не обнаружила. Пшено забилось мне в горло, забив трахею. Я посинела и стала задыхаться, еле меня тогда спасли.

Сейчас, спустя годы, я, конечно, понимаю, чего опасался дед. Я была единственным его сердечным лекарством, бальзамом на горестную душу. Он плакал всегда. Знать, что сын сгорел в танке, что не осталось даже могилы… Что он чувствовал, мой бедный дедушка, о чем думал по ночам? Наверное, каждую ночь с того самого дня, когда пришла «похоронка» и до самой смерти он ежесекундно «сгорал» в том самом танке вместе с единственным сыном. Каждый раз, когда дед возвращался домой на своем коне, он рыдал в голос, и только я могла его успокоить. Он тогда садился на землю, обнимал меня и тихо выл. Все тише и тише.

Мамина родня была опасным вражеским станом, который, не дай бог, мог посягнуть на общую внучку. Они же тоже имели на меня права. Но деда было не переубедить! Что уж тут говорить, если он ревновал меня даже к бабушке Рысты, своей второй жене. Та ко мне всегда хорошо относилась, даже как-то по-особенному сердечно и тепло. Я даже иногда боялась, вдруг она исчезнет и бросит меня. Засыпая, я всякий раз наматывала на руку подол ее длинного шелкового платья, чтобы в случае, если она задумает скрыться, сразу же ее разоблачить. Рысты меня по-своему любила… Или жалела…

Поколотила она меня только разок, но того раза хватило ей на всю оставшуюся жизнь. В те времена, а дед мой был председателем колхоза как- никак, очень ценилась хрустальная посуда, которую хозяева обязательно выставляли напоказ, демонстрируя таким образом степень своей зажиточности и благосостояния. Так вот однажды я разбила любимую бабушкину вазу. Рассматривала через нее солнышко и уронила. Ох, как бабушка тогда расстроилась! Да так расстроилась, что наградила меня увесистой пощечиной. А я еще та артистка! Меня же не то, чтобы не били, с меня пылинки сдували. Уж я устроила тогда истерику и от потрясения слегла с высокой температурой. Таким злым дедушку, как в тот день, я больше не видела! Он тогда так рассвирепел, узнав, что Рысты меня побила! В доме разразился огромный скандал, а бедной бабушке так влетело, что, думаю, она навсегда запомнила, что от меня надо держаться подальше. А потом дедушка весь день носил меня на руках и кормил всякими сладкими вкусняшками. В общем, мне еще и привалило.

Читать дальше