Алмагуль Умирбекова - Яблоневый сад

Посвящается моему дедушке Омаркали Умирбекову

В последнее время все чаще снится мне мой дедушка. Вот вчера опять увидела его во сне. Стою я на берегу небольшой горной реки. Бурный поток, стекая вниз, у самого подножия сталкивается с огромными каменными валунами, сошедшими с гор во время селя. Мне надо попасть на другой берег, но страх так сильно сковывает все тело, что я не могу сделать даже шаг.

Страх во сне был настолько реалистичен, что, даже проснувшись, я еще чувствовала его послевкусие. И вот, когда я уже, собрав все силы, решилась шагнуть в воду, вдруг увидела до боли знакомое лицо… Старец на маленьком ослике на противоположном берегу спускается вниз по узкой горной дорожке. Коричневый колпак, усы, осанка… Да это же мой дед, он самый! Я кричу во сне что есть сил, чтобы он меня услышал: «Аташкааааа!». Но крик застревает где-то глубоко в гортани. Я осознаю, что не могу издать ни единого звука, а горло распирает ноющая боль. Он меня не услышал, скрывшись в горной тишине вместе со своим верным осликом.

Я проснулась в холодном поту от собственного сдавленного хрипа. Что это было? Почему дед не остановился и даже не взглянул на меня??? Может, он на что-то обижен? Или я редко о нем вспоминаю? Мне, сироте военного времени, дед заменил отца и мать. А я его забываю?

Оказывается, чем старше становишься, тем острее воспоминания, связанные с детством… В памяти то и дело яркими вспышками всплывают события давних лет, мелькают лица родных людей, которых давно уже нет.

Дедушка… Осознание, что роднее его нет и не было человека на этом белом свете, пришло с годами. Его звали Омаркали. Любовь наша была взаимной. Я выросла без отца, сгоревшего в танке под белорусским городом Борисовым, без матери, вынужденной оставить меня в военные годы по разным причинам. Так получилось, что дед мне их заменил. Я и сейчас чувствую прикосновение его шершавой натруженной руки, прямо как тогда, в детстве, когда он гладил меня по голове и желал хороших снов на ночь. Иногда мне даже кажется, что он где-то рядом, сейчас появится и начнет ворчать своим скрипучим голосом.

У него были особенные глаза, глаза человека, который тебя любит просто за то, что ты есть, ничего не требуя взамен. Красивый и сильный, он всегда был рядом. Я всегда чувствовала его защиту. Уж он-то никогда не даст меня в обиду!

Дед родился на стыке веков, в 1898 году. У его отца Умирбека было два сына: дед и его младший братишка Кадыркали. Генеалогический род деда уходит корнями к Великому казахскому джузу, старшему роду по имени Ысты. Меня всегда поражало, насколько легко дед ориентировался в сложных родовых связях, а предков своих он знал наизусть аж до седьмого колена! Жаль, что его записи не сохранились, а память моя многое стерла…

Моя семья проживала в окрестностях Алма-Аты, в ауле, который сейчас называется Раимбеком. Там прошло мое детство, школьные годы, оттуда я уехала во взрослую жизнь. Помню, что недалеко от колхоза располагалось ущелье Ушконыр. Дедушка, каждый раз проезжая на нашем ослике мимо, любил рассказывать про своего предка по линии матери, которого звали Сат. Дед говорил, что и ущелье раньше называлось Сат. Согласно легенде деда, тот был очень зажиточным человеком, и стада его скота исчислялись тысячами голов. Дед, как я замечала, вообще души не чаял в своих “нагашы” (так у казахов называют родню по линии мамы). Он часто сажал меня на своего коня, и мы ехали к ним в гости, а они и рады были нашим частым визитам.

Во времена Октябрьской революции 1917 года и становления Советской государственности моему деду было всего 19 лет. Он был свидетелем великих перемен в казахской степи и живым очевидцем истории своего народа. Красивый, харизматичный, душа любой компании. А как его любили девушки! По рассказам тетушек, он разбил немало девичьих сердец. Да и сами тетушки его обожали, называя нежно «смуглым воробышком».

А еще, даже в молодости, дед пользовался огромным авторитетом, к его мнению прислушивались даже самые уважаемые старейшины села. Трудовую карьеру он начал простым рабочим и дослужился до председателя своего родного колхоза. Сколько его помню, дед всегда был с людьми, со своим народом, и в радости, и в горести. Человек великой, уже ушедшей, эпохи.

Будучи практически ровесником многострадального двадцатого века, он стал невольным свидетелем великих перемен, потрясших казахскую степь в годы становления советской власти. Можно сказать, что его судьба и есть история казахов, перенесших тяжелые времена революции, гражданской войны, НЭПа, коллективизации и голодомора в тридцатых годах прошлого столетия. “Голодный человек в те времена мог умереть даже от запаха еды…”– грустно рассказывал он. И всякий раз плакал. Он вообще много плакал. Слезы омывали его больную душу всю жизнь, до последнего вздоха.

Первую жену деда, мою бабушку, звали Аспет. Она была киргизкой, родом из Бишкека. Так и рассказывали в селе, что привез ее дед из-за высокой горы, разделявшей две республики. Красоты, говорят, она была неописуемой. Высокая, белолицая, черноглазая. Дед влюбился в нее с первого взгляда. Да, так бывает, прямо увидел ее и сразу влюбился, и больше не мог жить без нее ни минуты. После ее смерти никто так и не смог занять ее место в разбитом дедовском сердце. Аспет умерла рано, и дед еще долго жил один, в одиночку воспитывая маленьких детей, восьмилетнего сына Абикена (моего отца) и трехлетнюю дочку Щекер. Вот так всего каких-то девять лет сердце деда замирало от внезапно нахлынувшего огромного, но короткого счастья, а смех Аспет долго еще звенел в его осиротевшей душе…

Когда я жила в Уральске, я часто рассказывала своим уральским друзьям историю о киргизской любви своего деда. Они порой так проникались моими историями, что, случайно встретив заезжих киргизов в городе, тащили их домой на щедрое уральское застолье, называя их при этом сватами.

Забавный случай произошел и с нашим семейным другом Тихоном. Он, как-то встретив на улице киргизского паренька, который потерял документы, подрабатывая на местной стройке, решительно взял его под свою опеку, одолеваемый привитыми мною родственными чувствами к киргизам. Паренек поселился в его доме, Тихон привел его в порядок, накормил, обогрел, а потом отправил в Бишкек на поезде, снабдив деньгами и провизией. А оказалось, что паренек тогда только вышел на свободу из одной из уральских колоний!

Сельчане рассказывали, что много женщин осаждали молодого и лакомого холостяка после смерти жены. Но дед был привередлив. Многие потенциальные «кандидатки» покидали его дом, так и не найдя дорогу к его израненному сердцу.