Сергей Решетников - Иркутская сага. Воспоминания о прожитом. Том 2

Директор Ганс с огромным уважением смотрел на меня, он догадывался о моем фокусе и смеялся над своим надзирателем-чекистом. Втихаря, конечно.

Мы произносили тосты, целовались, танцевали, пели песни. Была настоящая душевная атмосфера. А простым людям что нужно – работа, любовь, дети, дружба и здоровье. Это политики и правители могут быть заинтересованы в войнах, насилии, завоевании и порабощении. Простым людям от природы этого не надо.

Ганс немного говорил на русском, что-то я уточнял у него на английском, он его знал в совершенстве.

Вдруг, под вечер он меня спрашивает:

– Сергей, а какая немецкая девушка тебе больше всех понравилась?

– О чем ты спрашиваешь, Ганс? Конечно та, с которой мы весь вечер целовались при вручении сувениров. Она красивая и стройная.

– У тебя хороший вкус, Сергей, она чемпионка ГДР по плаванию. Сейчас я пойду договорюсь с ней, и мы на ночь придем к тебе. Я немного посижу и уйду, я уже старый, а вы оставайтесь до утра.

Громко звучала музыка, все танцевали. Ганс нашел эту девушку среди танцующих пар. Я видел, как они разговаривали. Потом девушка давай приветливо махать мне рукой и улыбаться яркой улыбкой.

На трибуне

Потом подходит Ганс и говорит:

– Все согласовано, она с удовольствием откликнулась на такое предложение.

Я спросил его:

– Что за парень танцевал с этой красавицей.

Он ответил:

– Это ее муж.

– Ничего себе, а он как отреагировал на такой ход его жены? – с недоумением спросил я.

– Он обрадовался, что его жена понравилась русскому, – невозмутимо произнес Ганс.

– А у нас за такое морды бьют, – озадаченно произношу я.

Тут Ганс впал в ступор:

– Ну, у всех свои обычаи, – после паузы в полном недоумении произнес он в ответ.

После вечеринки автобусы развезли нас по разным городам. Наши чекисты были гораздо крепче немецких и тщательно блюли нравственный облик своих подопечных.

Наш график был устроен так, что после дружеских встреч и банкетов вечером нас в автобусе увозили каждый раз в другой город. Может, это забота о нравственности, может, меры безопасности, не знаю. Шпионы и вербовщики были всегда и везде, возможно, от греха подальше, нас оберегали наши спецслужбы.

При возвращении в Карл-Маркс-Штадт нас встречали все те же гиды-переводчики. Хельга, так звали одну из девушек, она была родом из города Росток. А в Карл-Маркс-Штадт ее направили как отличницу и знающую русский язык лучше всех в школе. Как-то она рассказывала, что через год поступит в медицинское училище. По окончании его пойдет работать. Через полтора года выйдет замуж, потом родит ребенка…

Я по-дружески, посмеиваясь над ней, сказал:

– У вас, немцев, неинтересно, как-то все предсказуемо, регламентировано, запланировано. Нет никакой импровизации, импульса, полета души.

Хельга обиделась, надула губы, как ребенок.

Какую силу имеют слова, как осторожно нужно к ним относиться, я прочувствовал позже. Мы катались, следуя программе, по разным городам ГДР, а Хельга, видимо, между дел осмысливала сказанное мной.

И, вот, мы вернулись в Карл-Маркс-Штадт. Приходит Хельга и говорит:

– Сергей, я хочу от тебя иметь русского ребенка!

Сказала прямо мне в глаза, ни капельки не стесняясь, открыто и непосредственно. При этом ее глаза светились чистотой и непорочностью, простой человеческой и милой женской безрассудностью. Она, взрослый ребенок, сломала в себе немецкие стереотипы мышления. Она захотела коренным образом изменить свою жизнь. От общения с русским парнем ее мышление перевернулось: из прагматичного немецкого стало русским, бесшабашным. Наверное, ее душа жаждала полета, а тело необузданной страсти. Некстати я тогда вспомнил шутку-пословицу: с кем поведешься, от того и забеременеешь.

Можете представить себе, что к взрослому, 26-летнему дяденьке подходит 16-летний красивый ребенок, еще не до конца оформившийся как молоденькая женщина, и предлагает такое.

– Я же не педофил. Я же не с пальмы упал, сорвавшись плохо зацепившимся за лианы хвостом, – размышлял я, – конечно, я мужик, я сибиряк. А мужик ребенка не обидит.

Я очень серьезно воспринял порыв этой молоденькой немецкой красавицы. Это был именно порыв, порыв юной души. Нам завтра уезжать в Союз. А девушке расставаться не хотелось. Я обнял ее за плечи, поцеловал и, глядя в глаза, начал говорить. Я не хотел обидеть эту искреннюю девчонку. Я не хотел пользоваться ее романтической слабостью и воплощать в реальность ее милые фантазии. Я не хотел овладеть ее красивым и непорочным телом, оставив после себя кучу проблем для ее семьи.

Я говорил ей нежно, мягко, но прямо, без выкрутасов:

– Хельга, ты очаровательная, очень красивая девушка. Быть с тобою рядом – счастье для любого мужчины. Твое предложение восхитительно, отказаться от него может либо сумасшедший дурак, либо мужчина, желающий тебе счастья. Подумай сама, тебе осенью идти в 11 класс, учиться в школе. У тебя вся жизнь впереди: и любовь, и материнство. А у меня дома есть жена, Лена, и маленькая дочь, которую звать почти как тебя – Ольга. Как я буду чувствовать себя перед ними? Как я должен чувствовать себя перед тобой и ребенком, который будет за много тысяч километров в Германии, а я в Сибири? Подумай об этом, майн либэ. Ты должна понять меня, Schönheit (красавица).

Ее глаза стали изумрудно-синими и наполнились слезами.

– У тебя есть мужена, Сергей, – дрожащим голосом повторяла Хельга. – Мужена, мужена, мужена… – она была в крайней степени расстройства.

Она стала что-то говорить, ломая русские слова, перемешивая их немецкими фразами и в конце горько разрыдалась. Она не ожидала и не могла подумать, что ее милое предложение себя, всего самого дорогого, главного, что у нее есть сейчас – ее молодого, стройного и манящего своей красотой тела, может не найти поддержки у молодого мужчины. Она плакала, по ее красивой, упругой груди пробегали чарующие эротические волны, грудь вздрагивала вслед за вздрагивающими плечами. На улице была жара, девчонки не надевали бюстгальтеры под футболки и от этого были еще желаннее, сексуальнее и привлекательнее. Чем больше она плакала, тем больше напоминала мне маленькую девочку, ребенка, которого незаслуженно обидели. Слезы, переливаясь, как драгоценные камни в закатных лучах солнца, падали на ее футболку. Через несколько минут почти вся футболка уже была мокрой. Хельга ладошками вытирала, размазывая, слезы по лицу, и ее белокурые волосы тоже становились мокрыми.

Она была очаровательна своей детской непосредственностью и искренностью. Наверное, она думала о непредсказуемости русских: «Что за проблема, „засадил“, оставил свое семя, порадовал девчонку и езжай себе домой. Я знаю, что я красива и желанна. Я знаю, что свожу мужчин с ума… Какая загадочная русская душа. Что за моральная ответственность такая? Зачем она нужна? Я же сама хочу. Я сильно хочу близости…. Как все это понимать? Как мне тяжело. Все мои фантазии разбились, как морские волны об утес».