Александр Гольцов - Взгляд в «колодец времени»

Моей первой учительницей была Валентина Георгиевна Исакова. Как и другие учителя начальных классов, она вела все предметы, входившие в учебную программу, вводила нас в мир знаний, открывавший доступ к огромным интеллектуальным богатствам, накопленным человечеством. Ведь именно в первых классах мы учились составлять, читать и письменно отображать сначала слова, а потом и предложения, постигали правила речи и письма, мир цифр, получали первые представления о нашей стране и об окружающем мире. Ну и, конечно, эти классы закладывали фундамент для нашего дальнейшего образования. Знания, полученные здесь как раз и формировали ту своеобразную “площадку”, с которой мы начинали путь к более глубокому и детальному изучению различных дисциплин: русского языка, математики, физики, химии, биологии, литературы, истории, географии и др.

Когда пишешь о школьных годах, в первую очередь, конечно, вспоминаются не сами уроки. Тут всё понятно и учебный процесс в воспоминаниях занимает не самое главное место. В общем-то, он у всех был одинаковым и подчинялся конкретной программе, отличаясь, ну может быть, манерой подачи содержания предмета, присущей учителю, который его вёл.

А вот общение с одноклассниками, особенности школьной жизни, связанные с играми и шалостями в классе, и на переменах на школьном дворе, и после занятий, с культурно-массовыми мероприятиями: творческими конкурсами, культ- и турпоходами, спортивными соревнованиями, сбором металлолома и др., вспоминаются более ярко.

Итак, пойдём в школу… А уж заодно – по дороге – будем вспоминать всё то из школьной жизни, что наиболее ярко отложилось в памяти.

Занятия начинались в 9 часов утра. Выходить из дому надо было часов в 8–8.15, поскольку идти для меня, тогда ещё малыша, было далековато, но, честно говоря, не очень. Главное, что по дороге до школы нужно было сделать кое-какие дела. Например, посидеть в кабине трактора во дворе ремонтной мастерской и подёргать за рычаги управления, или посмотреть, как возвращается в караульное помещение смена часовых… Да мало ли чего ещё! Обычно я выходил из дома на улицу в сторону завода, а затем, в конце, сворачивал по тропинке влево и так шёл до контрольно-пропускного пункта, через который и входил на территорию военного городка. Зимой, правда, можно было сократить дорогу, выйдя на зады двора и далее наискосок через огороды к тому же КПП или даже напрямик через дыру в проволочном ограждении городка, а вот осенью или весной там можно было запросто застрять в грязи.

Вставать приходилось часов в семь утра, когда спать ещё, ох как хотелось. Наверное, прав был один из героев повести о буднях радиолокационной роты, который, перефразируя слова В. Шекспира из трагедии “Ромео и Джульетта”, говорил: “Нет повести печальнее на свете, чем повесть о подъёме на рассвете”. Правда, в это время, и даже раньше, в доме уже было довольно оживлённо: родители собирались и уходили на работу (рабочий день на заводе начинался в 8.00), старшая сестра Валя уходила в школу раньше меня, потому что у неё дорога была куда длинней моей – до Заусиновского района, бабушка готовила завтрак. В общем, в такой обстановке всеобщего движения, в темп которого надо было “вклиниться”, остатки сна быстро слетали. Дальше всё по устоявшемуся порядку: умылся, оделся, позавтракал, взял портфель – и в дорогу.

В портфеле несколько учебников, дневник (иногда источник всякого рода личных неприятностей), тетради, пенал, в котором находилась ручка, карандаши, запасные перья, ластик и кусочек материи для протирки пера, палочки для наглядного осуществления первых простейших арифметических действий сложения и вычитания. Ну и, конечно же, в портфеле была чернильница. Вот уж головная боль с ней! Сколько тетрадей, учебников, не говоря уже о руках и одежде, было перепачкано её содержимым, хоть и называлась она “непроливайкой”, поскольку имела вогнутую внутрь конусную часть, препятствующую выливанию содержимого. Но это название оправдывалось, только если налить чернил до нужного уровня и переворачивать её медленно. Ну а кто же из мальчишек будет всё время аккуратно обращаться с портфелем, которым приходилось и размахивать на бегу, и “поприветствовать” приятеля-одноклассника шлепком этого же портфеля по спине или (святое дело!) использовать его как “штангу” футбольных ворот? Мысли о чернильнице в портфеле в таких случаях, как правило, напрочь отсутствовали. Понятно, что “буря”, поднимавшаяся в ней от таких манипуляций и ударов, выплёскивала часть содержимого наружу, оставляя следы чернил на всём, что находилось рядом. А бывало, что чернильница и вообще разбивалась, поскольку была стеклянной или керамической. Вот это уже была прямо настоящая трагедия. Помню, потом, уже где-то со второго – третьего классов, носили чернильницы в специальных мешочках из толстой байки, но это мало помогало и лишь немного уменьшало размеры последствий.

Из всех предметов первого класса, конечно же, прежде всего, запомнилось чистописание. И наверняка не только мне. Сколько труда и времени вкладывалось, чтобы правильно и красиво писать буквы и цифры! Для этого существовали, да и сейчас существуют специальные тетради – прописи – разлинованные под размер заглавных и прописных букв по горизонтали и вертикальными линиями под определённым углом вправо, чтобы у букв был правильный наклон.

Разве забудешь, как, прикусив от усердия кончик языка и склонив вправо голову, выводил букву за буквой! Вроде всё идёт хорошо, но вдруг не рассчитал, нажал на ручку сильнее, чем следовало и перо, раздвоив пишущий конец, рвёт бумагу. Или макнул перо в чернильницу, призадумался, немного задержал перо над листом, а с него – бац! – клякса. Весь труд насмарку: вырывай страницу и начинай заново. Прекрасно описал этот процесс поэт Сергей Михалков в своём стихотворении, которое так и называется “Чистописание”. В нём всё, как и бывало в жизни, только, конечно, талантливо, интересно и складно: “Уже написано «даёт», но тут перо бумагу рвёт. Опять испорчена тетрадь – страничку надо вырывать!”… “И клякса чёрная, как жук, с конца пера сползает вдруг”…

И всё-таки труд, заложенный в чистописание, чаще всего пропадает даром. Конечно не в том смысле, что человек теряет навыки письма. Нет. Речь идёт только о красоте почерка. Со временем он редко у кого сохраняется таковым и чаще всего становится всё неразборчивей. Это, как мне кажется, связано с неизбежным переходом в процессе дальнейшего образования от сформировавшегося писчего навыка с аккуратным “школьным” почерком к автоматичному, беглому почерку, в ходе которого у человека складываются свои, индивидуальные, приёмы быстрого письма с различного рода сокращениями и символами. И, конечно, такой почерк совершенно не похож на те прописи, которые мы так старательно отрабатывали в начальных классах.