Александр Гольцов - Взгляд в «колодец времени»

В общем, взялся за эту работу. Конечно, рисовал не на холсте и не масляными красками, а на листе ватмана и акварелью. Рисовать я любил с раннего детства и кое-что у меня получалось, хотя кружков рисования не посещал (а может быть и стоило бы). Потрудиться над копией пришлось долго – конечно, не три года, как потребовалось для написания картины И. Е. Репину – и не один лист бумаги был испорчен сначала на стадии карандашного наброска, а затем рисунка краской. Может быть, я и бросил бы эту затею, но папа сказал: “Сын, раз взялся – надо делать. Отступишь сейчас, значит, можешь отступить и в другой раз. Спасуешь перед трудностью сегодня – спасуешь и потом, и ничего путного в жизни не добьёшься”. Так что пришлось идти до конца. Но труд был вознаграждён: мой рисунок-копия занял первое место.

Крепко запомнилась и лыжная экскурсия зимой 1955 г. в Липовый овраг. Запомнилась потому, что она хорошо началась, но печально завершилась и осталась в памяти некоторых моих одноклассников как “ледяной поход”. Экскурсия была организована в один из воскресных дней февраля. Участвовали в ней все желающие ученики 5–7 классов. Расстояние от школы до Липового оврага не очень большое – где-то семь с половиной – восемь километров. Место это было хорошо знакомо и мне и многим другим одноклассникам, так как летом мы нередко туда наведывались. Сам по себе этот овраг очень живописен, густо зарос не только липами, от которых и получил своё название, но и дикой сливой, шиповником, малиной и другими кустарниками. Я пригласил с собой моего лучшего друга Сашу Хотеева.

Началось всё, как и было запланировано: мы собрались у школы, прошли по городку вниз к речке Крымзе, и дальше следовали уже на лыжах. Погода выдалась великолепная, солнечная и тёплая. Накануне прошла небольшая метель, поэтому снег был чистым и плотным и идти было легко. Добрались до цели без приключений, нашли подходящее место для спуска в овраг, спустились и стали любоваться видом зарослей, запорошенных снегом. Потом начались игры: скатывались в овраг по заснеженным склонам без лыж, стряхивали друг на друга снег с ветвей, кидались снежками. В общем, веселились, как могли.

За играми не заметили, как набежали тучи, и пошёл мокрый снег, перешедший в “ледяной дождь”. Все поняли, что надо срочно выбираться из оврага и поскорее “двигать до дома”. Нас начали собирать, но значительное число участников экскурсии разбрелось по оврагу и пока старшие бегали по сторонам и окликали тех, кто, увлёкшись, ушёл далеко от места сбора, мы – те, кто были у спуска – оставшись без руководства стали самостоятельно выбираться наверх. Но если в овраге было затишье, то наверху нас встретил довольно сильный ветер, стоять на котором, да ещё и под мокрым снегом, переходящим в дождь, дожидаясь пока соберутся и поднимутся из оврага остальные, совсем не хотелось. Короче, кто-то первым встал на лыжню и пошёл в сторону города, за ним ещё и ещё, и наша общая группа “рассыпалась” на несколько маленьких компаний и одиночек. Теперь уже каждый думал только о том, как бы поскорее добраться до дома. Пошли и мы с Сашей.

Идти было трудно: ветер дул в лицо, капли дождя застывали на нашей одежде и покрывали её ледяной коркой, по лицу струилась вода, смешанная с потом, варежки от частого вытирания ими лица насквозь промокли, пальцы с трудом держали палки, глаза слипались. Нам оставалось ещё километра два до нашей улицы, когда Саша совсем ослабел и уже не мог идти (всё-таки ему тогда не исполнилось ещё и десяти лет) и мне пришлось положить его на лыжи и тащить как на санках. К этому времени стемнело, что создавало дополнительные трудности. Но всё-таки мы добрались до Сашиного дома, бывшего, к счастью, первым из домов родной улицы на нашем пути.

Когда мы, бросив во дворе лыжи, постучали в дверь и вошли в дом, на нас, наверное, было страшно смотреть: вся одежда – сплошной ледяной панцирь, мы дрожали от холода и перенапряжения. Александра Васильевна раздела нас, растёрла, закутала в одеяла, дала горячего чаю с малиновым вареньем, а Семён Иванович пошёл ко мне домой сообщить родителям (телефонов в домах тогда ещё не было), что я нахожусь у них и что мы и целы и невредимы, хотя и довольно сильно промёрзли.

На следующий день узнал, что наш одноклассник Юра Чернецов отстал от последней группы, сбился с пути, обессилел и пока его нашли, скончался от переохлаждения. Какие были разбирательства по поводу этой трагедии и кто из руководителей нашей экскурсии и руководства школы привлекался за это к ответственности, я уже не помню.

Запомнился ещё один, довольно интересный эпизод из школьной жизни, связанный с протестом по поводу нашего внешнего вида. В то время мальчики носили школьную форму полувоенного образца (стиль “милитари” как назвали бы сейчас): гимнастёрку с ремнём и брюки навыпуск серого цвета, форменную фуражку с кокардой в виде двух лавровых ветвей, между которых располагалась буква “Ш” (школьник). Такая же эмблема была и на пряжке поясного ремня. Шинель и форменная зимняя шапка, как вроде бы логичное завершение формы, не предусматривались. Поэтому в холода верхняя одежда была у каждого своя, но тоже особо не отличавшаяся друг от друга по фасону: с разнообразием одежды в СССР того времени была “напряжёнка”. Регламентировалась и причёска школьников (в данном случае имею в виду причёску мальчиков, хотя и у девочек были свои стандарты): первый и второй классы – стрижка наголо, третий и четвёртый – небольшая чёлка, пятый и шестой – полубокс, седьмой и старше – полька.

В 1955 г., когда учился в пятом классе, где-то весной руководство школы, то ли по своей инициативе, то ли по указанию свыше, вдруг потребовало от мальчиков пятых и шестых классов остричься накоротко, оставив впереди только небольшую чёлку, т. е. как в третьем и четвёртом классах. Очевидно, посчитали, что так мы будем выглядеть аккуратнее. Многим из нас это не понравилось, поскольку, как мы считали, “снижало” наш классный статус: всё-таки полубокс – это не чёлочка на наголо остриженной голове. Исполнение данного распоряжения ученики под различными предлогами всячески затягивали. Наконец классные руководители установили конкретный срок, когда нужно было явиться в школу с установленной причёской. Мы с товарищем по классу Юрой Епифановым решили выразить свой протест тем, что не постриглись и не пошли в тот день на занятия, проведя время в окрестностях военного городка, где пускали бумажные кораблики по весенним ручьям. Как будут развиваться события и к чему приведёт наш протест, мы особо не задумывались. Наивно полагали: вот не походим несколько дней в школу, учителя поймут, что были неправы, т. к. мы всего лишь хотели иметь такую причёску, которая “положена по нашему классу”, и оставят нас в покое. Дома и у Юры и у меня о том, что мы должны постричься и о том, что мы не выполнили этого требования и не ходим в знак протеста на занятия, конечно не знали. Так продолжалось четыре дня, пока наш классный руководитель Антонина Ивановна Люлина, обеспокоенная нашим долгим отсутствием, не навестила наших родителей. Тут-то всё и выяснилось. Досталось нам обоим крепко и постричься всё-таки пришлось, но зато и некоторую поддержку среди одноклассников и уважение к нашему поступку – пусть и не высказанные громко – мы почувствовали.