Валерий Ковалев - Комдив. Повесть

– Знаешь тех мужиков? – покосился на Левку Александр.

– Четырех забрали милицейские и посадили. А один куда-то пропал – блеснул глазами старший.

Мать принялась убирать со стола, остальные вышли на двор, уселись рядком на призьбе*.

– Отсеялись? – поинтересовался Александр, глядя на гнездо аиста на соседней хате.

– А нечем, – вздохнул отец. – Зимой наехал продотряд, выгреб у всех ржицу подчистую и увез. Такое вот сынка дело.

– Называется продразверстка, мать их так, – заплевал цигарку Левка и пошел выпрягать щипавшую осот лошадь.

– Я смотрю, купили коня?

– Какой купили (махнул рукой отец) оставил тем годом какой-то обоз, раненого. Мы понемногу выходили.

Старший брат меж тем увел буланого в крытый камышом бревенчатый сарай и, прикрыв дверь, вернулся.

– У тебя случайно винтовочных патронов нема? (снова присел рядом). Я с германской принес винторез*, только три осталось.

– Черт, совсем забыл,– встал с призьбы Александр и прохромал в хату. Вскоре вернулся, протянув новенькую офицерскую папаху (тебе), а из кармана галифе достал горсть патронов,– больше нету.

– Теперь живем, – пересыпал в свой Левка.– А то в уезде банды шалят, на дальних хуторах вырезали семью и увели скотину.

С улицы во двор вбежали сестрички с берестянкой*, чинно подойдя к сидевшим вручили Александру – причастуйсь, дядя.

Внутри был холодный, чуть сладковатый березовый сок.

– Смачна, – выпив половину утер губы и вернул. А чего вы такие бледненькие? (погладил по головкам).

– Им бы молока, да коровы няма, – снова вздохнул отец. – На всю деревню три застались.

На ночь Левка с братом, прихватив старый тулуп, отправились спать в сарай. В стойле пофыркивал конь (звали Солдат), улеглись на прошлогоднем сене.

– Летом пахнет, – выдернул Александр пук.

– Это да, – закинул за голову руки Левка.– А вот скажи мне, на хрена нам эта советская власть? При царе еще можно было жить, а сейчас? Который год война, голод, тиф. Народу положили тьма, кругом нищета и разруха.

– Разобьем белых, устроим новую жизнь. Без капиталистов и помещиков.

– А продразверстка? Разве можно отбирать у крестьян последнее?

– Последнее нельзя. Но это временно.

– А я через неделю подамся на шахты в Луганск (повернулся к брату). На днях были вербовщики оттуда, дал согласие. Заработаю на корову с лошадью и вернусь. Обновим хозяйство.

– Батьки знают?

– Ага. Тем паче ты вернулся.

– Ну, тогда езжай,– сказал средний и уснул. В стрехе прошуршала мышь, всхрапнул конь и все стихло.

Утром он все-таки сходил к Маневичам. Кроме Алеси дома никого не было, встреча была грустной.

– Ты прости меня, Саня, – уставилась фиалковыми глазами. – Так вышло.

– Понимаю (отвел свои). А это тебе на память, – вынув из кармана, протянул золотое колечко с камешком. Та, взяв, заплакала, он развернулся и ушел.

А в памяти возникли плывущие высоко в синем небе аисты, они вместе на луговой копне и слова песни, что пела Алеся, – ты ж мая, ты ж мая перепелка… Тогда они были счастливы и поклялись всю жизнь быть вместе. Не вышло.

Когда вернулся, мать нажарила драников, попили чаю на смородиновом листе, и Левка повез брата в город. Надо было стать на партийный учет в укоме*.

Партийный комитет находился на той же площади, что и церковь, в купеческом из кирпича доме, у входа стоял часовой с винтовкой.

– Ну, ты пока решай свои дела, а я заеду на мельницу, глядишь, раздобуду жмыха, – становил телегу напротив Левка.

– Хорошо, – одернул гимнастерку Александр и направился к часовому. Предъявил алую книжечку, тот кивнув, пропустил внутрь.

Председатель укома, по фамилии Рактин, оказался лет сорока, худощавым человеком, с болезненным лицом и бородкой клинышком. Над столом висел портрет Ленина, сбоку стоял продавленный диван, а в углу сейф и вешалка с фуражкой.

Где воевали, товарищ? – указав на стул, просмотрел Ракитин партийный билет со справкой об увольнении в запас.

– Сначала на Польском, а потом Северо – Западном фронтах.

– Как со здоровьем? Гляжу, вы хромаете.

– Нормально.

– Значит так (вернул документы). Обстановка у нас сложная. Голод, бескормица и тиф, в лесах банды. Коммунистов на уезд всего семнадцать, предлагаю вам работу в укоме.

– Я не особо с ней знаком,– пожал плечами Александр.

– Ничего, не боги горшки обжигают. Стаж у вас с семнадцатого, бывший красный командир, справитесь. Когда приехали и где живете?

– Вчера. У родителей в Ольховке.

– Пару дней отдохните, и жду вас у себя,– протянул председатель сухую руку.

Выйдя из укома (брата еще не было), Александр сел на скамейку рядом с храмом, задумался. Работа была ответственная, отказаться невозможно.

– Ничего, прорвемся, – шевельнул губами. – Бывало и хуже.

Вскоре подъехал довольный Левка на телеге, с мешком подсолнечного жмыха.

– Однополчанин помог, работает там механиком, подкормим Солдата да и самим можно пожевать. А у тебя как дела?

– Предлагают работать в укоме. Через два дня выходить на службу.

– Вот это да, – присвистнул брат.– Станешь большим начальником.

– Ладно, давай заедем на базар,– влез на седелку Александр. – Он в Черикове как, еще имеется?

– Сегодня воскресенье, должен быть. Но служивый! – дернул ременными вожжами. Буланый зацокал копытами.

Базар раскинулся на западной окраине, недалеко от ратуши.

На утоптанном пространстве стояли длинные навесы с прилавками, где торговали подержанными вещами, самоварами, мутным самогоном из-под полы, требухой и подозрительного вида пирожками.

С нескольких телег селяне продавали прошлогоднюю картошку, соленую, в бочонках, капусту с огурцами, тетки предлагали сушеные грибы и сливы. Из живности имелись десяток ощипанных синюшных кур, теленок меланхолично жевавший жвачку и понурая кляча, которую расхваливал оборванный, с серьгой в ухе цыган. Среди покупателей с продавцами шныряли беспризорники, крича, – дай хлеба дядя!

В одном месте безногий солдат, играл на гармошке «Прощание славянки» в другом что-то хрипло пела шарманка.

– Да, небогато, – сказал Александр, когда они с братом потолкались по базару.

– А что ищешь? – пощупал тот у хмурого дядьки выделанную овчину.

– Хотел купить сестренкам козу.

– Ну, так бы и сказал, чудак. Айда за мной, видал я тут одного человека.

Прошли в дальний конец базара, где за одним из лотков сидел пожилой еврей в шляпе и с пейсами, торговавший рассыпными папиросами.

– Здорово Абрам, – остановился рядом Левка.

– Наше вам, – солидно кивнул тот. – Чего шукаем?

– Да вот, хотели с братом купить козу, а тут из нету.

– Какие имеете дензнаки? Царские или керенки?

– У меня вот, – достал из кармана Александр серебряные часы на цепочке, снятые с убитого офицера.