Леонид Колосов - О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги

Знаю, были в деревне и сапожники, но забыл, кто именно. Часто работали сапожники из других деревень, живя по очереди в наших домах.

Практически в каждом дому (за исключением, естественно, Емелей) был ткацкий станок и все другое оборудование к нему. Я еще захватил те годы, когда долгими зимними вечерами женщины пряли нити из льняного волокна, разговаривая друг с другом, сидя на прялках и быстро крутя веретеном.

В конце зимы мама подключала меня к дальнейшей ткацкой работе (дочерей у нее не было, поэтому помощниками у нее были младшие сыновья): на мотальном станке, особенно «вдевать нитки в ниченки» – легкая, но очень нудная, требующая большего терпения и усидчивости работа. За окном Ванюрка-то кричал: «Ленька, пойдем «побегать» (гулять). Получавшаяся ткань – холстина была разных сортов: на верхнюю и нижнюю одежду, на мешки, перины, половики, коврики и т. д. Она отбеливалась путем расстила на весеннем, чистом, освещаемом солнцем снегу. Подсинивалась при надобности (например, на портки – брюки). Очень красивые половики получались у нашей соседки Новиковой Ефросиньи Артамоновны. Да, ведь у ней были хорошие помощницы – три дочери: Валентина, Анна и Мария.

Только Машкин Владимир Максимович (он умер, когда я еще маленьким был, но все звали его «Володя») владел мастерством изготовления из бересты бураков (бидонов), пестерей (рюкзаков). В бураках возили в поле или на сенокос молоко, а в пестерях – всю остальную пищу. И те и другие – очень легкие, удобные. В них содержимое не мялось, не нагревалось и не скисало. С пестерями ходили за грибами, носили рыбу с рыбалки.

Не все, но многие мужики владели искусством плетения лаптей (обуви) из лыка (очищенного от коры луба молодых побегов липы), разнообразных корзин из ивовых вич (молодых побегов). К сожалению, плести я не научился, но видел, как все делается. Моя задача была простая – драть лыки в лесу, резать вичи у реки и носить их домой. Когда я подрос, все это уходило из жизни деревни.

Помню лишь, как я продавал лапти, чтоб купить учебники для 6-го класса. Приехал я на лошади на базар в селе Арбаж (это через Пижму и лес, около 12 км), встал в лапотный ряд, расслабил чересседельник, дал лошади сено. Стою час, стою два, наверное, – часов у меня тогда (но и по солнышку видно), естественно, не было. Покупатели приходят, примеряются, но не покупают. Как же так, – думаю, – так можно без учебников остаться. Дай-ка я снижу цену. Снизил. Торговля пошла споро, осталось не больше двух пар лаптей. И тут подходит мужик:

– Вот что, молокосос – чтоб твоей ноги тут не было, а то …видишь, цену сбил, пацан!

Я знал, как могут за такое дело бить, не обращая внимания на возраст!!! Быстренько наладил сбрую и погнал лошадь, оглядываясь, не гонятся ли за мной. Забыв и купить на вырученные деньги учебники. С законами рынка не шутят. Этот опыт помог мне в начале 90-х, когда страна входила в рынок.

Благоприятное расположение деревни возле реки было использовано крестьянами сполна. Несудоходная Пижма весной разливалась на 3–4 км в поперечнике, затопляла все озера, старицы, ложбины. И в берега не входила иногда до месяца из-за большого количества снега. Рыбе было в затопленных лугах исключительно привольно и комфортно, наверное. Она нерестилась, оставляя миллиарды мальков в оставшихся после окончания разлива в больших и маленьких озерках. Мы их, подросших за лето, ловили всеми возможными способами. И что удивительно, рыбы тогда не становилось с годами меньше!

Наверное, запруды на Волге с позеленевшей водой – главная причина? Во время разлива на рыбных путях ставили фитили (одинокие из вич корзины – морды – по способу чернильницы-непроливашки, рыба входит, а выйти не может, с поплавком, чтоб найти). Затем, когда весенняя вода начинает спадать, на протоках из озер и стариц устраивали запоры. Этот вид ловли давал самые большие уловы, исчисляемые центнерами. Основная рыба – язи. Для перегораживания протоки использовали чал – тонкие высокие дощечки, перевитые лыком в 2–3 ряда. Дощечки изготавливали из сосновых бревен, сплавленных по реке, а потом высохших на солнце. Бревно легко расщеплялось по годовым кольцам. Если верх запора невысоко над водой, язи перепрыгивали через него и уходили в реку и были таковы до Каспийского моря. Остальные попадали в морды, установленные в отверстия в поднятом чале.

Летом рыбу ловили сетью, неводом, бреднем, наметом, сачком, решетом и руками. Последним способом до сих пор ловлю … во сне. Маленькие озерки к концу лета обсыхали так, что воды в них было до колена или немного больше. Выкосив траву, мы мутили воду до тех пор, пока щуренки (однолетние и двухлетние щуки) плавали, высунув нос, а мы их ловили руками за жабры или сачком. Язи, лини и караси зарывались в ил. Их надо было выгребать вместе с илом, когда босой ногой их почувствуешь на дне. Для того чтобы их поймать, нужно терпение упорного взрослого человека.

Однажды мы с Ванюркой и Ванюшкой Вали Мишихи (с которым, помните, маленькими заблудились в болоте), другим моим другом детства с другого бока улицы, в озерке урочища Цыпаиха за Пижмой вытащили нечаянно сачком язя, большого. Он так трепыхался, что мы устроили над ним свалку, чуть не упустили в воду. На радостях побежали сразу домой с уловом, рассказывая и показывая язя встречным. Дома взрослые сразу нам сказали, что надо ж было дольше мутить и ловить, видно в озерке много язей. Мы прибежали к озерку снова. Но, увы, весь ил вместе с язями был вытащен уже после нас. Расстроились мы, но урок получили полезный.

Осенью, до замерзания воды, использовали еще один, довольно экзотический способ ловли рыбы – острогой. Вечером – ночью с фонарем на лодке или с берега спящую крупную рыбину. Но очень интересный и всем доступный рыболовный прием – глушить рыбу деревянной колотушкой через только что замерзший и прозрачный лед. А зимой в небольших озерах рыба задыхалась. Тогда делали проруби и брали рыбу, жадно дышащую, руками.

Все перечисленные способы ловли рыбы назывались одним словом – рыбачить. Сюда не входило уженье, которое считалось несерьезным занятием стариков, детей и некрестьян. Рыбачить – это довольно тяжелая работа, но и удовольствие, отвлекающее от обычных крестьянских занятий. Меня, 19-летнего студента, приехавшего на каникулы, взяли рыбачить неводом на всю ночь. Я так умаялся, помню, что спал до вечера, часов 15.

Рыба и другие природные дары спасали жителей нашей деревни в периоды комсоветских голодоморов, когда практически всю производимую советскими крестьянами продукцию власть забирала.

Весной, после спада вешней воды на пойменных возвышенностях – гривах – мы набирали целые котомки (заплечные мешки) щавеля и особенно вкусного дикого лука. И живот набивали досыта и витаминами себя, как сейчас понимаю, от всех болезней зимних лечили. Аккуратно связанные пучки дикого лука несли в Арбаж на базар и получали так необходимые нам на кино деньги. Занимались сбором в основном дети, у взрослых на это не было времени. Цветущие и отцветшие метелки щавеля наряду с головками клевера и картофелем были основным наполнителем «хлеба» в голодные годы.