Елизавета Эбнер - Южный Тироль. Другая Италия

Редактор Ольга Рыбина

Корректор Александра Репина

Фотогрaф Елизавета Эбнер

Иллюстрaтор Андрей Клепанов

Верстка Александра Соколова

Дизaйн обложки Петер Эбнер, Клавдия Шильденко

Фотография автора Анастасия Ревес

© Елизавета Эбнер, 2021

ISBN 978-5-0051-9172-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На острове искусств Наосима во Внутреннем Японском море есть работа художника Юкинори Янаги «Муравьиная ферма. Флаги мира. 1990». Она представляет собой ряды пластиковых коробок с выложенными в них окрашенным песком флагами. Между собой коробки соединены прозрачными трубками, по которым, перенося песок из одной части инсталляции в другую, бегают муравьи. В работе японского художника всё по-настоящему: насекомые в ней создают гнёзда, перемещаются, едят из специальных кормушек, умирают. Философия Янаги такова: «Нации, этнические группы, религии окружены воображаемыми границами, рождёнными из социальных или институциональных конструкций». Когда муравьи разрушают чёткие контуры флагов, они, по мнению художника, демонстрируют «простой и обнадёживающий способ постепенного объединения всех народов мира». Инсталляция Юкинори Янаги символична: она ставит под вопрос значение границ между странами, их постепенное разрушение и последствия миграции.

Интересно, были ли муравьи в работе японского художника разных видов? Об этом, увы, история умалчивает, а ведь далеко не все разновидности этих насекомых настроены друг к другу дружелюбно. Как и люди, они борются за свою территорию, еду, детей, главенство вида.

Кто знает, насколько быстро хрупкие песчаные границы стали бы разноцветными хорошо организованными укреплениями в реальной жизни?

Впервые я увидела Южный Тироль из окна поезда по пути из Милана в Мюнхен. Огромные заснеженные горы, казалось, находились от меня на расстоянии вытянутой руки. Никогда раньше я не видела их так близко. Ещё долго после этого путешествия я буду считать, что ничего прекраснее этих величественных рельефных стен просто не может быть. По моим расчётам до пересечения австрийской границы оставалось время, но названия станций, указанные на немецком и итальянском языках, вселяли в меня смутные сомнения о местоположении поезда. «Мы ещё в Италии или уже в Австрии?» – думала я. Пассажиры в моём вагоне вдруг дружно отложили свои дела: их книги, газеты и журналы покоились на столах и коленях, крышки ноутбуков, коробки с печеньем и чипсами были закрыты. Мы все, как заворожённые, смотрели на красоту за окнами поезда.

Мне был 21 год. Из Милана, где я училась на архитектурном факультете, я ехала на практику в мюнхенский архитектурный журнал. Не зная немецкого языка и имея смутные представления о баварской столице, я всё же двигалась на поезде сквозь горы навстречу неизвестности. В Москве, где я выросла, не было гор, как не было их и в месте моего ежегодного отдыха – Калининградской области – полуэксклаве, после Второй мировой войны вошедшем в состав Советского Союза.

Я помню себя в пятилетнем возрасте, когда пожилая немецкая фрау, явно приехавшая на свою историческую родину, остановила нас с бабушкой на улице курортного города Светлогорска и отдала мне полный пакет заграничных конфет. К немцам тогда относились с недоверием, не ожидая от них ничего хорошего, и из щедрого подарка мне достался только один леденец. Всё остальное бабушка выбросила, ссылаясь на то, что конфеты могут быть отравлены. Внешность той дамы я помню плохо, но хорошо – её эмоции и разноцветные фантики неожиданно свалившегося на меня сладкого сокровища. Что она чувствовала, приезжая в уже российский Светлогорск, который во времена её молодости был немецким Раушеном?

Примерно через год после победы в Великой Отечественной и Второй мировой войнах Кёнигсберг переименовали в Калининград. Пиллау стал Балтийском, Тильзит – Советском, а Кранц превратился в Зеленоградск. Лютеранские кирхи сначала использовали для хозяйственных нужд, но затем постепенно стали вносить туда православную атрибутику. Немецкие надписи закрашивали, но те проступали вновь. Целых три года немцы и русские вынуждены были жить на одной территории. Людей в Калининградскую область везли со всех уголков Советского Союза – они должны были «освоить» новую территорию, принести в Восточную Пруссию советскую культуру. Память о совсем недавней войне была жива у обеих сторон. Людям из Советского Союза по очевидным причинам было совсем не легко отделить в своём сознании мирное немецкое население от нацистов, ещё вчера совершавших страшные вещи на их земле, с их родными. Сложно было и немцам: для того чтобы прокормиться, им, как и советским гражданам, приходилось выполнять тяжёлую работу по восстановлению лежащего в руинах Калининграда. Там, под обломками, были их дома, квартиры, личные вещи, а часто и тела близких им людей.

Казалось бы, отношения между вчерашними врагами должны были быть ужасными, но в жизни всё складывалось иначе. Конечно, нельзя отрицать, что побеждённое немецкое население подвергалось мародёрству, оскорблениям и принудительному выселению из домов со стороны победителей, но тесное проживание двух очень разных культур на одной небольшой территории также способствовало их человеческому сближению. Как немцы, так и советские граждане быстро научились изъясняться на языках друг друга, российские и немецкие врачи ставили на ноги больных без оглядки на их национальность, а молодёжь вместе ходила на танцы. Было всё – и плохое, и хорошее, – но и немцы, и русские, как правило, не отказывали во взаимной помощи.

Как бы банально это ни звучало, но правда в том, что плохих народов не существует. Есть плохие люди.

В 1948 году последних немцев депортировали из Калининградской области в советскую зону оккупации Германии. Снова взглянуть на Кёнигсберг им разрешили уже после 90-х годов. Кто-то молча, а кто-то рыдая, смотрел на уже не свои дома. Кёнигсберга больше не было. Он давно уже стал Калининградом.

Оглядываясь назад, я понимаю, как не случайно всё, что происходит с нами в жизни! Если бы в моей не было Калининграда, того поезда из Милана в Мюнхен и последующей необходимости хорошо знать и немецкий, и итальянский языки, я не смогла бы написать про Южный Тироль. Меня бы не заинтересовали би- и трилингвизм в регионе, а переплетение итальянской, немецкой и ладинской культур на земле, официально входящей в состав Италии, не показалось бы странным. Как и сотни других туристов, я бы уехала отсюда с десятками фотографий и приятными воспоминаниями о местном гостеприимстве, но, уже зная историю, подобную той, что произошла в Южном Тироле, мне хотелось понять эту землю в горах. Внутри себя я чувствовала, что на первый взгляд разные судьбы двух территорий на самом деле имеют нечто общее.