Владимир Губский - Лиля

В тот день баня наша удалась, хотя весь оставшийся новогодний вечер, до боя курантов, я провёл как всегда – в одиночестве. Мой сосед по комнате уехал на праздники домой, и я наслаждался редкой возможностью – побыть одному.

Я лежал на кровати и, уставившись в потолок, вспоминал события прошедшего года, и особенно ярко – отложившийся в памяти день, проведённый на Бородинском поле в конце октября минувшей осени.

Этот день не был похож на все остальные дни, прожитые мной ранее. Он запомнился мне не только тем, что я впервые оказался на Бородинском поле, которое мысленно, по карте давно уже исходил всё вдоль и поперёк, и не потому, что был этот день холодным, а поле – заснеженным. Я помнил этот день потому, что провёл его весь – с утра и до вечера – с Настей, моей однокурсницей, и по её же инициативе. Не обращая внимания на холод, мы весь день ходили с ней по полю, осматривая один за другим все многочисленные памятники, расставленные на обширном пространстве. Поднимались на колокольню церкви в селе Бородино, постояли на батарее Раевского, прошли вдоль Семёновских флешей, осмотрели монастырь, заложенный вдовой генерала Тучкова, и дошли до Шевардинского редута, где в 1812 году отличился мой предок – харьковский драгун.

Настя нравилась мне с первого курса. Мы учились в соседних группах и ежедневно виделись с ней. Я выбрал её из сотен других, таких же молодых студенток, но, отдав предпочтение одной, уже ни на кого больше не смотрел. И три с половиной года я мучился и страдал от неразделённости моих чувств.

Настя была небольшого роста, имела тёмно-русые, почти каштановые, волосы, которые заплетала в длинную косу. На её смугловатом лице гармонично сочетались друг с другом по-детски чуть припухлые губы, прямой нос и большие тёмно-карие глаза. Возможно, именно её глаза были тем магнитом, который притягивал меня к ней. Печальные Настины глаза напоминали мне глаза моей матери и, вероятно, поэтому мне виделось в них что-то родное. Я всегда старался быть рядом с нею: будь то летняя практика или зимний спортивный лагерь.

Но дальше дружбы на расстоянии отношения наши не заходили. Настя держала дистанцию и не желала нарушать привычный образ жизни. На мои приглашения сходить в Большой театр, в который мне иногда удавалось доставать билеты, выстаивая ночами в очередях в подземном переходе, она всегда отвечала отказом, ссылаясь на то, что уже видела эти постановки.

Настя родилась и выросла в Москве, в семье архитекторов, жила в самом центре – на Маяковке. Все эти обстоятельства и создавали тот невидимый и непреодолимый барьер, который разделял нас. В этой искажённой реальности пребывали многие, и этим многим справедливо казалось, что доставшиеся им по праву рождения привилегии следует оберегать от посторонних посягательств. Разумеется, они были правы, а я пребывал в отчаянии.

Мне нечего было предложить Насте, кроме самого себя, а ей лишь оставалось решать – принимать или не принимать мои услуги. Её подруга, видевшая мои отчаянные усилия – завоевать внимание Насти, сочувствовала мне и пыталась утешить меня мудрым женским советом, предлагая немного подождать и дать Насте повзрослеть.

Я терпеливо ждал и тешил себя надеждой.

Увлечённый Настей, я до четвёртого курса никого не видел вокруг себя, как когда-то в школе – не замечал своих одноклассниц, поглощённый любовью к соседке по парте. Девушки из моей группы знали о моей сердечной привязанности, вероятно, понимали и всю безнадёжность моих усилий, но, видя моё упорное постоянство, отговаривать меня не пытались, возможно – из самых гуманных соображений.

Меня всегда удивляла эта способность женщин видеть и понимать то, что не видят и не понимают мужчины. Просто женщины смотрят на вещи по-бухгалтерски трезво, без лишних эмоций и самообмана, и действуют по кратчайшему пути, а мужчины, как «настоящие герои» – всегда идут в обход. Простота суждений пугает мужчин, ибо развенчивает ореол женской возвышенности, оставленный нам в наследство средневековым рыцарством.

И всё потому, что – «замысел», будь он трижды неладен! Это он лишает мужчин способности понимать «загадочную» женскую душу, потому что уносит мужчин в область фантазий, где нет места простым объяснениям, где всё должно быть сложно и возвышенно. А женщина в основе своей проста и практична. Такой её создал Бог, оградив от излишних «фантазий» и возложив на неё другую ответственную задачу – воспитание детей. И если в мужчинах инстинктом заложено – «терять» голову и влюбляться, чтобы достигать своей цели, то женщины, освобождённые от подобной задачи, должны лишь трезво взвешивать предлагаемые обстоятельства и думать о «гнезде», где будут расти их дети. Таков механизм «замысла» !

Приведу одну смешную иллюстрацию. Боёк спускового механизма ружья «любит» гильзу и постоянно стремится попасть в неё своим жалом, а гильза заботится лишь о пуле, находящейся в ней…

Но тогда, в молодости, я не разбирался в этой механике и наивно жаждал ответных чувств, не зная, что ответная любовь со стороны женщины – явление скорее исключительное, чем закономерное.

Прошло несколько лет, и Настя, надо полагать, достаточно повзрослела, но в отношениях наших ничего не менялось. Всё шло своим чередом, в соответствии с утверждённым расписанием…

И вот, в начале второго семестра – мы учились уже на четвёртом курсе, – я неожиданно узнал, что Настя влюблена… но не в меня, а в какого-то студента с третьего курса. Это известие поразило меня, как зимний гром. Поначалу, и скорее от обиды, я считал, что Настя предала нашу дружбу, – по крайней мере, я так чувствовал. Я был очень расстроен таким оборотом дела и долго пребывал в подавленном настроении. Мне стало известно, что этот «счастливчик» уже познакомил Настю со своими родителями и сам, в свою очередь, был представлен её родителям. Допускаю, что он был лучше меня во всех отношениях, к тому же принадлежал к иному «сословию», так как имел московскую прописку.

Как ни горестно это сознавать, но мои права, на фоне всеобщего равенства, были весьма ограниченны. Не имея московской прописки, я не имел возможности после окончания учёбы устроиться в Москве на работу, а также для меня была закрыта дорога в аспирантуру. По этой же причине я не имел права предлагать Насте «руку и сердце» . Потому печальную для себя новость, поразмыслив, я принял как неизбежную. Я обрёл, наконец-то, свободу, но радости при этом не почувствовал.

Внешне наши отношения не изменились, но я уже не искал встреч с Настей, не предлагал походы в театр или помощь в выполнении какого-то задания. Поэтому её предложение поехать вместе в Бородино было для меня большой неожиданностью. Разумеется, я был рад этому предложению, но ни на минуту не забывал, что между нами уже ничего быть не могло.