Тамара Николаева - Голоса и Отголоски

Мама же приходила ко мне в школу раз в год – на день рождения. До сих пор хранится у моей старшей дочери Анюты яркая большая книга «Сказка о царе Салтане». Книге я тогда обрадовалась, а маме… Она стала для меня – тетей, какой-то далекой родственницей. Нам нечего было сказать друг другу, а когда она начинала ругать папу за какое-то габардиновое пальто, мне становилось скучно. Она это замечала, сердилась, упрекала меня, отца. А когда однажды я призналась, что мы с папой о ней вообще не говорим никогда, всплакнула. Не помню ни радости от ее приходов, ни печали, словно все это меня не касалось. Во мне жило убеждение (как у многих детей!), что меня в роддоме перепутали и потому мама не чувствует себя моей мамой, а я – ее дочкой. Подходила к зеркалу и не видела у себя ни ее миндалевидных карих глаз, ни очаровательных ямочек на щеках. Она была очень привлекательна. Про себя шептала «мама, мамочка», но вслух – ни за что! Звала ту маму, которой на свете не было. Как сладостно придумывать: вдруг нашлась настоящая мама, такая добрая, такая ласковая, книжки вместе читаем. Придумаю, а что с ней делать дальше – не знаю.

что на берегу речки Тулки, впадавшей в речку Вазузу, которая спорила с Волгой, кто из них длиннее. Но деревня Лядо будет потом, сначала про все, что наслучалось в Муроме.

Муром – город в те времена маленький. Меня и про меня знали все. Чувствовала это – спиной. Дня три после визита мамы меня не вызывали к доске и не спрашивали на уроках. Меня нельзя было тронуть, а тем более, что-нибудь сказать. Я могла побить, была спортивная, сильная. Однажды кто-то из девчонок сказал: «Твоя мачеха обманула меня на рубль (мачеха работала в магазине)». Я с отчаяния отколотила эту девчонку. Тогда девочки и мальчики учились отдельно. Наш девчачий класс «А» собрался бедовым. Не слишком управляемым. Мы все чувствовали себя королевами, и нам это нравилось.

Кончился первый школьный год с мачехой. Отец объявил, что на лето меня отвезут в деревню, к родителям мачехи. Там будет весело и меня ждет сестра Надя – дочь мачехи. Мы сели в поезд и поехали в Смоленскую область, Гжатский район, в деревню Лядо (что значит – Большая поляна). Поскольку успела увлечься историей и знала о декабристах (спасибо библиотекарше – она писала про них какие-то работы), представляла – еду на каторгу.

Каторга оказалась маленькой красивой деревенькой. Как не хотелось туда ехать! И как не хотелось оттуда уезжать! «Каторга» породила, разбудила во мне особое родство с природой.

Бабке я оказалась костью в горле. «Чтоб не нахлебничала», – то и дело приговаривала она. Одним ведром, двух поначалу не поднимала, я таскала воду из колодца, кормила кур и овец, ворошила сено, пасла корову Галку. Все работы мне нравились, особенно пасти корову. Берешь хорошую горсть крупной соли и описываешь ею круг на лугу. Раскрываешь книжку, а Галка ходит вокруг тебя, как на веревочке. Но, пожалуй, еще больше любила собирать куриные, гусиные, утиные яйца. Вся эта публика неслась где попало. Приходилось пробираться меж кустов, среди бурьяна за забором, лазить под огромные лопухи, словно ты ищешь сокровища или пробираешься тайком к партизанам. Когда приносила бабке большую корзину разнокалиберных, иногда еще теплых яиц, бабка смягчалась и непременно выделяла – на выбор – яйцо на съедение. Там, в деревне, сырые яйца были очень вкусны!

Но главное в яйцах, конечно, не вкус, а удивительное белое совершенство. Спустя много лет я обнаружила себя пишущей рассказы для детей – про природу. Ну как же было не написать про яйцо! А про тетю Марию? Да! А еще славная ведьма! Уверена, мало кому повезло так, как мне. Подумать только – собственная ведьма… А уж дед Иван – просто подарок в жизни!

Раннее-раннее утро. Солнце еще только приподнялось над землей. В резком красноватом его свете все вокруг стало необычайно контрастным и ярким. Косые лучи высвечивали на лужке перед домом каждую травинку, каждый цветочек. Мне никогда раньше не приходилось бывать на улице так рано. Еще и поэтому, очевидно, все выглядело так необычно, почти как во сне…

Вдруг откуда-то выплыл на луг гусь. Вернее, гусыня. Именно выплыла, так степенно, важно, медленно она шла. Длинная шея несла маленькую головку, как корону. Лебедь! – изумилась я. Гусыня посмотрела строго и повернулась ко мне задом. Это уже потом я узнала, что зад у них называется гузка. А тогда, ну не поверите, показалось – балетная пачка… Правда-правда, белоснежный пух не лежал гладким, ровным слоем, а был взбит, даже немножко встрепан. Гусыня слегка поворачивалась то в одну, то в другую сторону, грациозно наклонялась, подбирая что-то с травы, а мне казалось – кланялась… Ее «пачка» то вспыхивала ослепительно белым, то отливала розовым. Так захотелось дотронуться до ее «пачки»… Я тихонько подошла к гусыне, опустилась на корточки и – погладила гузку. Гусыня от неожиданности замерла, потом чуть присела и выкатила мне на ладонь большое белое яйцо. Потом выпрямилась, сказала важно «га-га» и, не оглядываясь, ушла.

Когда приезжал кто-то из родни, бабка отправляла меня ночевать к своей старшей дочери Марии – через несколько домов.

Вхожу первый раз в просторные чистые сени. У стены большой старинный сундук, в углу зачем-то свисают с потолка до самого пола длинные занавеси. Что за ними? Тетя Мария откидывает легкую, в мелкий цветочек занавеску, за ней кровать. «Тут ты будешь спать». И я немею – это же не занавеска, а сказочный балдахин: мягкие подушки, яркое лоскутное одеяло… Как принцесса!

Тетя Мария смеется и ведет в горницу. Чисто так, что все аж светится. На окнах цветы и длинные белые занавески, единственные в деревне. Потом только сообразила, что они из обыкновенной марли. Но как смотрелись! Мы с тетей Марией сразу полюбили друг друга. Я-то понятно – за добро и ласку! А она, может, потому, что я скрашивала ее одиночество, а может, потому, что ее невестку тоже звали Тамарой.

Здесь в мои обязанности входило вставать на заре вместе с тетей Марией – она бригадир и опаздывать на работу права не имела. На столе уже стояла мисочка свежего меда, кружка холоднющей воды из колодца и тарелка ржаных лепешек на сметане, только что вынутых из печи… Вкуснее до сих пор ничего не едала!

Сначала тете Марии приходилось меня будить. А потом она придумала вот что: положит ночью около моей подушки кусок хлеба, утром откроет скотный двор. Оттуда тотчас выскакивают крошечные козлята и ко мне. Вскочат на кровать – за хлебом. Тут уж любой проснется, когда по тебе легкие копытца пробегут. По одеялу деликатно проскакивали, но чтоб лицо задеть – никогда!