Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Ну а в финале, уже опекавшая Ражеву сердобольная Ольга, затащила её, бедолагу на знаменитые «булгаковские» Чистые Пруды покушать, «чем Бог послал», в местном «зазывистом» Макдаке. И ей там понравилось.

Дурь моя постепенно выветривалась, и так потянуло меня домой, в тепло, к друзьям, что почти спортивной трусцой дотрясся я до родимого подъезда и испросил прощения и прибежища.

Всеобщей радости не было предела, вновь полноводным потоком полилась «медовуха», и мы грамотно нарезались уже так «стильно», что худо стало всей честной компании, и измученный алкогольной интоксикацией народ весьма комично боролся за «места спасительного уединения».

И наконец, когда угомонились все, даже самые буйные и неутомимые, и сон завитал над утомлёнными головами, раздался запоздалый телефонный звонок главарю нашей банды Лёшке: «Ну чё, братан, нашли?». «Кого нашли?» – Лёха с угару и тотального недосыпа законно совершенно не «одуплял», о чём «правильно» ведёт речь местная братва. «Ну, мужика, что до утра не приходил!».

Общий хохот озарил комнату и весь без того Белый День, и все счастливо поняли, что, несмотря на всю дурищу, бессонную ночь, мы вспомним об этом когда-то с приятной тоской и щемящей ностальгией, как что-то объединившее очень странных и разных людей…

Чтобы хоть как-то отплатить спасителю Лёхе добром «за предобрейшее» (а он решительно не брал с нас ни копеечки за весь год совместного шалмана), я решил организовать для него «увлекательный экскурсионный заезд» в мой родимый Нижний Новгород. Лёха, всегда находившийся на каком-то босяцком подрыве, моментально и без раздумий «согласился дорогой душой».

Мне это виделось чем-то возвышенно-интеллектуальным – размеренное посещение Художественного музея, неспешное дефиле по празднично-центральной улице города Покровке, лёгкий завтрак в мексиканском кафе, волнующие достопримечательности, галантное знакомство с родственниками…

Лёха исчез после четвертой рюмки.

Прямо со скорого поезда тихим вечерком в нашей комнатке мы чинно сидели под привычные напитки и закуски вначале по-мушкетёрски вчетвером. «Пылкому Д’артаньяну» же явно не хватало яркости «во впечатлениях». Он, по-видимому, быстро заскучал и решил продолжить вечер по привычной схеме – кабак, бильярд и тётки. Почему он никому не сказал не словечка, а просто утёк «порядочным англичанином» – объяснить внятно он и сам не может по сей день. Вероятнее всего, головокружительные флюиды незнакомого города, осознание себя, как человека вне закона – всё это зарядило нашего Лёху такой степенью свободы, что он кинулся в ночную жизнь Нижнего, полную порока, опасностей и приключений в одиночку, короче, только Лёха и Город.

Наши наивные поиски отчаянного беглеца не увенчались успехом. Да и как это могло произойти, когда наш отважный «конкистадор» был уже в центре революционного Сормово, атакуя кошмарное ночное заведение «Золотая миля», полное совершенно законного тут бычья и томных девах, чьё душевное кредо было «всегда на халяву».

Бедняга заспанный Русёк был вызван обезумевшим нашим «завоевателем» мобильной связью, когда тот почувствовал, что насладился сладким одиночеством сполна. Теперь ему нужен был верный соратник в деле, которое герой Шукшина из гениальной «Калины красной» высокопарно окрестил, как «поселить в этом городе разврат». «Соратник по разврату» Руська, который из осторожности не всегда и за пивом-то выползал по вечерам, вынужден был стать гостеприимным до самых опасных его, гостеприимства, пределов.

И вот, среди ночи на горячих конях стремительно несётся он к заманившему Лёху шалману, дабы поддержать кореша в мнимых его удовольствиях. Вместе эти два клоуна ускоренно проматывают все свои мятые рубли-копеечки на парочку губастых «фиф», которые не дали бы им даже за банкет с чёрной контрабандной икрой и шампанским «Cristal». Никакие уговоры относительно благоразумного ещё Руська закончить мероприятие не привели ни к чему – Лёха был в своей, чарующей душу, стихии. Плюнув с досады, как это делали наши дикие предки «до эпохи исторического материализма», вымотанный безумием Русь побрёл к дому один в четвёртом предутреннем часу чуток подремать.

Мы же с Ражевой безмятежно дрыхли, знать не зная о полночных злоключениях наших «супергероев», когда раздался бешеный перезвон во входную дверь.

Открыла любимая тёща, Галина Васильевна, заспанная и, понятное дело, злая, как полторы тысячи чертей. На пороге, слегка покачиваясь, стоял Лёха, пьяный в дупель, без куртки, без денег, и главное, без удовлетворения от блестящих побед, которых нынче не случилось. Он грязно ругался, как старый пират при делёжке, причём доставалось больше всего почему-то «подельнику» Руську, который и испортил, как выяснялось, такой «волшебный» вечер.

Мы с Ражевой практически в пикантном неглиже покорно внимали энергической речи гастролёра-неудачника. Мудрая же Галина Васильевна сдержала поток забористых междометий, которые готовы были нетерпеливо слететь с её живого на выдумку языка, и лишь ошарашено таращила глаза на это Ночное Явление.

Безумец же Лёха, завершая жалобную речь свою о мытарствах, тяготах и лишениях, театрально поклонился святой почти тёще и умилительно изрёк: «Спасибо хоть, вот, добрая женщина открыла» – видимо, не понимая уже, кто перед ним, хотя они уважительно были представлены друг другу не далее, как несколько часов назад.

«Открывателю новых земель» было заботливо постелено какое-то затейливое тряпьё на полу (ранее же предполагалось, что он отойдет ко сну в чертогах Руська), и он моментально погрузился в грёзы о том, что могло бы произойти и почти свершилось – кабак, бильярд и тётки.

Наутро Лёху колотил безжалостный бодун. Невеликие денежки его благополучно улетучились, обернувшись многочисленными коктейлями для «прекрасных искусительниц».

«По-христиански» сжалившись, глядя в виноватую измученную Лёхину личину, ему было милосердно куплено пиво и выдан мой старый плащ взамен утраченной куртке. Рукава же плаща были чуть длиннее его локтей, поэтому общим обликом «московский гость» сильно напоминал знаменитого Юрия Никулина в клоунском образе. В таком-то виде он и предстал взору моих предков, поражённых жалким видом «квартирного благодетеля» своего дитяти. Затейник Лёшка сам был несколько смущён своим сиротским положением и зачем-то постоянно залихватски всплёскивал коротышками-рукавами. Плащ этот, как реликвия до сей поры валяется где-то у домовитого Лёхи в пыльных закромах.

А этим же «насыщенным событиями» вечером вдвоём с Руськом они должны были рвануть душным автобусом в Москву. Само собой, разумеется, ни о каких запланированных «эстетских мероприятиях» не могло быть и речи – мученик Лёха мог только лежать и дуть спасительно пивко. Вот так блистательный и неповторимый Лёшка Алексеенков променял знакомство с «Наследием города Горький» на привычный сердцу вечер, похожий, как две капли воды на обыденный московский – такой же клонированный паршивый «клубец», такой же дрянной бильярд, такие же тупые «динамщицы».