Андрей Руфанов - Послесловие к живописи

«Красота в глазах смотрящего»… как ни странно, мы имеем возможность посмотреть в подобные глаза… Питер Пауль Рубенс – «король художников и художник королей»… штамп, конечно, но точнее не скажешь. Вот один из самых известных его автопортретов.

В доме-музее Рубенса в Антверпене

Взгляд внимательный, чуть недоверчивый, оценивающий, и при этом очень чувственный. Сложно представить женщину, которая устоит перед таким взглядом. Он рождал на его полотнах…

…такое…

…такое…

…и конечно, такое…

«Животный Рубенс» (каково выражение-то) может, как взволновать современника, так и подвергнуть его в шок… как же так, где утонченная красота и грация?..

Другие скажут: «ну и что, таковыми бывают наши любимые женщины, мы их видим такими, любим такими и слава художнику, который донёс подобную чувственную любовь через века в день нынешний».

Надо сказать, что Рубенс немного лукавил. Вынося на полотна пышных женщин (как и мужчин, кстати), он конечно следовал некоторым штампам 17 века. Полный, тучный человек (неважно, мужчина или женщина) всегда символизировал достаток и сытость, что тогда, отнюдь не являлось повсеместной нормой. Румяные розовые щеки, пышное тело, даже пусть затянутое в платье или камзол, служили своего рода статусной отметкой о своем богатстве и положении.

Небольшая грудь при пышном женском теле – это тоже дань живописной моде. (большая грудь в старину всегда ассоциировалась с простолюдинками-кормилицами).

Но заметьте, в его полотнах нет никакого подглядывания, скрытого любования наготой, никакой тайны соблазнения в алькове. Рубенсу вообще не свойственна никакая стыдливость, все выставлено напоказ. У него вы не увидите полуодетой, тонкой эротики. Взгляд художника рождает на его полотнах «торнадо» плоти. И это чувствуется даже в семейных или евангельских сюжетах, где «ню» не может быть в принципе. По существу, ему все равно, одеты его героини или нет. Опытный мужской взгляд, такой, как у мастера, да еще и при наличие острой фантазии, мгновенно в уме дорисует недостающее. А если этого не случится… ну для таких зрителей Рубенс просто не работал, это не его «аудитория».

Примитивный подход, скажут многие. Но дело не в том ЧТО показывал Рубенс, а КАК. Даже на картинах с сугубо религиозными сюжетами, он не может удержаться, чтобы не показать пышущие здоровой эротикой розовощекие женские личики, пухлых амурчиков и отнюдь не худых святых библейских старцев.

Вы только посмотрите на эти две жизнеутверждающие женские фигурки в сцене вознесения девы Марии из собрания старых мастеров Королевского музея изящных искусств в Брюселле. И даже намеренно грязные пятки рядом стоящего на коленях и отнюдь не истощенного человека в рясе не собьют зрителя в религиозную аскезу.

«Красота во взгляде смотрящего»…проходя по залам «Венского музея истории искусств», ваш взгляд вдруг резко останавливается…

Это знаменитая «Шубка». Портрет второй жены Рубенса Елены Фоурмен, иногда называемый «Венерой в мехах». Женившись второй раз после смерти первой жены, уже немолодой художник сделал свою любимую героиней более двадцати картин, с античными и библейскими сюжетами. Но самым сокровенным, самый чувственным был именно этот её домашний портрет, написанный для себя. Художник откровенно любуется, и невольно волнует смотрящего, зрелым телом любимой жены, не желая видеть традиционных «недостатков» фигуры… а раз их не видит автор, то и не должен видеть зритель. Логика парадоксальная, но работает безукоризненно. Правда для этого нужно быть… Рубенсом.

Существует неподтвержденная версия, почти легенда, что на первом варианте «Шубки» Елена стоит вся закутанная в меха, обнажены только ноги и это пробуждает эротическую фантазию… ведь больше всего возбуждает то, что скрыто. Но по личной просьбе жены художник сделал портрет более откровенным, открыв полноватые руки, поддерживающие зрелые груди и часть живота. И лейтмотив картины сразу изменился, превратившись из эротической фантазии в откровенное чувственное вожделение

«Шубка» – единственная картина Рубенса, которую он завещал жене без права продажи, чтобы после его смерти это полотно оставалось в ее частном владении, как память о счастливых годах супружеской жизни. Переживши художника надолго и вторично выйдя замуж, Елена хотела уничтожить эту работу и многие другие, где Рубенс написал её обнажённой, но кардинал-инфант Фердинанд, брат короля Испании Филиппа IV уговорил её через духовника этого не делать.

Лучше всего творчество Пьера Огюста Ренуара характеризуют эти его три цитаты. Для начала просто прочитайте…

«Для меня картина… должна быть всегда приятной, радостной и красивой, да – красивой! В жизни достаточно скучных вещей, не будем фабриковать еще новых…»

«Если бы господь не создал женскую грудь, я бы не стал художником…»

«Я продолжаю работать над обнаженной натурой до тех пор, пока мне не захочется ущипнуть холст».

Имя Ренуара абсолютно у всех ассоциируется с безудержной пышнотелой эротикой эпохи импрессионизма. Его женщины всегда крепкого телосложения, крутобедрые, с маленькой грудью, пышущие здоровьем, и чьи формы весьма далеки от античных канонов. Это могли быть няньки, прачки, модистки, просто силуэты с улиц. Это были женщины, которые его окружали, вплоть до членов его семьи.

Интересно порассуждать. Любование зрелой женской красотой, когда «недостатки» становятся под взглядом художника достоинствами, и он выплескивает на холст сгусток эротики, приходит в основном зрелом его возрасте, с ростом живописного мастерства, становлением собственного стиля, но самое главное – по мере накопления жизненного опыта, в том числе и мужского. Творческая судьба Ренуара здесь гиперпример этому. Смотря на его ранние работы или даже среднего периода творчества, зритель видит в первую очередь красоту и радость, чувственность же не так выступает на первый план, она весьма сдержана, порой содержится в деталях и намеках. Взрыв эротики (именно взрыв) на его полотнах произошел намного позже, в возрасте несколько старше среднего. Тем не менее, начав свой художественный путь с мастера по росписи фарфора в стиле Франции 18 века, он считал своими кумирами Ватто, Фрагонара и Буше. Вот его образцы для творчества, вот, что затачивало его «взгляд смотрящего» :