Юрий Стальгоров - Кто я? Книга 1. Сын врага народа

В апреле 1938 года мама меня отвезла в Осиповичи к моим дедушке с бабушкой. Осиповичи – крупная железнодорожная станция, но в деревне Голынке железной дороги не было. Ближайшая к Голынке железнодорожная станция – станция Ясень, в 12 километрах, до нее мы шли пешком. Проходя через какую-то деревню, мы остановились возле колодца попить. На маме был меховой воротник – лиса. Чтобы воротник не мешал, мама сняла его и положила на крышку колодца. Затем она достала ведро воды, мы попили и ушли, забыв лису. Пройдя метров тридцать, мама вспомнила о лисе, и мы немедленно вернулись, но лисы на крышке колодца уже не было. Там стояла какая-то женщина, которая сказала маме, что, по-видимому, лису взяла другая женщина, которая только что отошла от колодца, и указала, где она живет. Мы с мамой подошли к дому этой женщины, и мама попросила ее, чтобы она вернула ей лису, но та сказала, что не брала. Тогда мы пошли в отделение милиции, которое в этом селе было. Зайдя в комнату какого-то милицейского чина, мы увидали, что он стоит на столе и снимает портрет Ежова, бывшего ранее народным комиссаром внутренних дел. Мама пошутила (может быть не к месту): «Это что, новый враг народа?». На что милицейский чин ответил: «Возможно, и так». К просьбе помочь вернуть маме лису он отнесся положительно. Он пошел с нами к дому женщины, которая подозревалась в краже лисы, и просто сказал ей, чтобы она вернула лису, не спрашивая, брала она ее или нет. Та вернула лису немедленно. Поблагодарив милиционера, мы пошли дальше, на станции Ясень сели на поезд и уехали в Осиповичи. Мама в тот же день вернулась в Голынку, а я остался в Осиповичах.

К этому времени дедушка с бабушкой жили в собственном построенном ими доме в Веселом переулке. В это же время у них гостила жена их старшего сына Володи Ксения Васильевна с двумя детьми – Эдуардом и Ольгой. Эдуард был 1936 года рождения, а Ольга родилась в октябре 1937 года. Через месяц они уехали к себе домой в Москву. Во второй половине августа 1938 года мама увезла меня обратно в Голынку.

В декабре 1938 года нас с мамой кто-то из деревенских отвез на санях на станцию Ясень. Мама меня посадила в вагон поезда и попросила проводника высадить меня на станции Осиповичи, где меня должны встретить бабушка или дедушка. Около полуночи проводник высадил меня в Осиповичах, а встречающих не оказалось. Лежал снег, но я был тепло одет. Я немного подождал и решил идти домой один. Вскоре, несмотря на то, что у меня были варежки, замерз палец на правой руке. Тогда я вспомнил, что говорил мне дядя Толя, папин младший брат. Он говорил мне, что замерзшие пальцы надо потереть снегом. Я помню, как снял варежку, натер снегом пальцы, после чего снова надел варежки. Руки согрелись. От вокзала до дома дедушки идти около двух километров. Как я прошел это расстояние ночью по улицам города, я совершенно не помню.

Мы жили втроем: я, бабушка и дедушка. Дом был небольшой, в нем была достаточно большая прихожая. Из прихожей была дверь в зал и в дедушкин кабинет, при входе была веранда. Прежде, чем зайти в дом, нужно было подняться на веранду, которая была почти вдоль всей стены. Если зайти в прихожую, слева – кабинет дедушки, прямо – зал. С правой стороны не было дверей. Получается, прихожая совмещалась с кухней. В кухне находилась передняя часть русской печи, напротив стоял стол, и было окно, выходящее на веранду. Правая стена была без окон. Проходя вдоль печи, попадаешь в спальню. Дверей в спальню также не было. В спальне было окно, с одной стороны стена глухая, с другой стороны перегородка с залом. Как бы при входе в спальню находился угол двух перегородок зала – одна перегородка от спальни, вторая от прихожей и кабинета дедушки. Спальня была очень маленькая. За печкой находилась кровать, на которой спали дедушка и бабушка. Я спал на печи, тоже как бы в спальне. Стелили мне какой-то матрас с простыней, была подушка, а укрывался я шубой из меха обезьяны. Я не хотел какого-то другого одеяла или покрывала, кроме этой шубы. Ее мой дедушка привез из Сибири, где служил в армии Колчака начальником штаба Второй сибирской дивизии. Дедушка работал, и дома его практически весь день не было, а бабушка была. Но я был предоставлен практически сам себе.

Этой зимой я далеко никуда не ходил. Я ходил только играть к соседям Василевским. У них был мальчик одних лет со мной, его папа работал машинистом на железной дороге. В их дворе старший Василевский устроил снежную горку для того, чтобы мы с его сыном с нее катались, поэтому я к Василевским приходил почти каждый день. Бабушка привыкла к тому, что я сам возвращаюсь от Василевских. Однажды я задержался и шел домой достаточно поздно, почему-то не смог открыть калитку и уснул возле калитки на снегу. Бабушка сама пошла за мной, нашла меня и принесла домой. Но я, по-видимому, переохладился и заболел. В Осиповичах, по-моему, не было в то время ни одного врача, но фельдшеры были, и бабушка вызвала домой фельдшера. Он сказал, что у меня двустороннее крупозное воспаление легких, и прописал какое-то порошковое лекарство. Через несколько дней он снова пришел посмотреть, как я себя чувствую, а я чувствовал себя плохо – была высокая температура, я часто бредил, а через какое-то время совсем ослаб. Потом температура упала, но я не хотел ни есть, ни пить. Вызванный фельдшер сказал, что у меня упадок сил, и сделать он больше ничего не может. Бабушка перепугалась, потому что я, можно сказать, умирал, поскольку ничего не хотел есть и не ел. Каким-то образом бабушка вызвала мою маму, а я, пока мама еще не приехала, попросил у бабушки яблок. Однако зимой яблок найти было в Осиповичах практически не возможно. Может быть, у кого-то и были, но как искать? А у бабушки с дедушкой яблони были молодые и не еще плодоносили. Приехала мама и тотчас же нашла яблоки. Она пошла на железнодорожный вокзал, зашла в вагон-ресторан какого-то проходящего московского поезда и там купила пару яблок. Когда она принесла их, я сразу же съел одно и стал жить и поправляться.

Уже после моего выздоровления ранней весной 1939 года я нашел в доме коробку с патронами малокалиберной винтовки – это дядя Толя принес их из своей снайперской школы. И вот я решил подшутить над своей бабушкой. Как-то она растопила печь, чтобы что-то сварить. Я потихоньку подошел и бросил в костер горящей печи пачку патронов, а сам ушел в спальню и залез на печь. Через какое-то время патроны начали рваться, разлетались пули и гильзы. Бабушка, стоявшая у припечка, тотчас же упала на пол, чтобы уберечься от пуль, и лежала, пока не закончились эти «выстрелы». Она поняла, в чем дело, и спросила меня, зачем я это сделал. Я сказал, что хотел над ней пошутить. Она ответила, что шутка глупая, что она могла погибнуть, и я бы остался без бабушки. Тем не менее, она меня не била и даже не ругала. И вообще, сколько бы я у них ни жил, она меня никогда не била и никогда не ругала. И дедушка тоже.