Юрий Стальгоров - Кто я? Книга 1. Сын врага народа

Наступило лето, я познакомился с соседскими мальчишками. Прямо напротив нас жил мой одногодок – мальчик, с которым мы озорничали. Главное озорство у нас было перебегать дорогу перед проезжающими автомобилями, причем мы старались, чтобы для шоферов это было полной неожиданностью. Машин было немного, проезжали они через наш переулок редко, так как дорога в переулке не была мощеной. Там лежал обыкновенный песок, и машины ехали не так уж быстро и иногда даже буксовали. Тем не менее, мы кидались почти под колеса машин. Это кончилось тем, что однажды этот соседский мальчик попал под автомобиль. Он получил какую-то черепно-мозговую травму и сделался ненормальным, в 1941 году немцы его застрелили как сумасшедшего.

Еще я подружился с мальчиком, который жил сразу за Василевскими. Семья Василевских жила в большом одноэтажном двух- или трехквартирном доме, принадлежащем железной дороге. Вдоль переулка за этим домом жил мой новый знакомый мальчик. У них была не то кирпичная, не то саманная небольшая хата, без разделения на комнаты. Детей было двое: мальчик – мой одногодок и его сестра Лида. Ей было лет 12—13. Их мама работала учительницей, а папа был военным летчиком, служил в бомбардировочной авиации, самолеты которой располагались в Быхове под Могилевом. Это был крупный, здоровый, веселый молодой мужчина. Я его видел весной, когда он копал на своем огороде землю под посадку картофеля. Он не копал так, как копают обычные люди, а крутил лопату вокруг совей оси. При этом, когда она находилась в удобном положении, чтобы копать, он вдавливал ее ногой в землю. Это производило на меня такое впечатление, как будто копает какой-то автомат, а не человек.

Весной 1939 года Лида каким-то образом загнала с вою ступню швейную иголку, и ей делали операцию, довольно обширную. Она показывала мне свою ногу и операционный шов, заполненный каким-то порошком и потом завязанный бинтом. Вскоре она поправилась, ее рана зажила, и она несколько раз водила нас в кино. Впервые в моей жизни я смотрел кинофильмы. Первый кинофильм был детский, это был звуковой кинофильм «Доктор Айболит». Детский билет стоил 5 копеек. Еще мы смотрели несколько немых детских кинофильмов. Это было что-то вроде мультфильмов, с музыкой, но без слов. Еще она нас привела на кинофильм для взрослых, здесь билет стоил 15 копеек, невзирая на то, что мы дети. Я смотрел первый в своей жизни кинофильм для взрослых, это был «Цирк». По-моему, был еще немой кинофильм «Броненосец Потёмкин».

В декабре 1939 года к нам заехал ветврач, который сидел в тюрьме с моим папой. Он ехал к себе домой из тюрьмы г. Орши и сказал, что Верховный суд Белоруссии отменил решение суда, по которому им дали одному 15, а второму 20 лет ИТЛ, и направил их дело на доследование. Следователь прокуратуры, к которому было направлено это дело, закрыл его за неимением состава преступления и освободил их из-под ареста. Поэтому он едет домой. Но Миша Стальгоров сильно пострадал от пыток и лежит в тюремной больнице. Начальник тюрьмы сказал, что он его не выпустит, несмотря на то, что тот оправдан и подлежит освобождению. В январе 1940 года родители моего папы получили письмо от медсестры тюремной больницы г. Орши. Она писала, что Миша Стальгоров умер в тюремной больнице. Никакого официального документа об оправдании (реабилитации) никто не прислал.

Весной 1940 года я вернулся из Осиповичей к маме в Голынку, к этому времени она вышла замуж за Верниковского Михаила Викторовича и жила в его квартире. Он работал в местном колхозе кузнецом, а также являлся старшим лейтенантом запаса. Его уволили из армии якобы из-за пьянства, но я ни разу не видел, чтобы он выпивал. Его кузница находилась в другой деревне, примерно в трех километрах от Голынки. Его предыдущая жена тоже была учительницей, она умерла от туберкулёза (на её место и прислали маму). У Верниковского было двое детей: дочь Валя 1930 г.р. и сын Володя 1935 г. р. К первому мая 1940 года из Рогачева привезли моего брата Игоря, и мы с Верниковскими стали жить одной семьей.

Квартира была в большом доме. Полдома занимало правление колхоза, полдома мы. Квартира была достаточно большая и состояла из кухни и двух комнат. Стояли кровати, стол, был подпол, куда однажды упала мама. Она часто ругалась со своим новым мужем, несмотря на то, что он был добродушным. Маме оказалась не по силам такая большая семья.

Весной 1941 года пропал учитель – 18-летний парень, которого прислали на работу к нам в школу после окончания им педагогического училища на смену моей маме, так как мама ушла в отпуск по беременности. Дело оказалось нешуточным. Никто не знал, где учитель, в том числе и директор школы. По деревне поползли слухи, что, мол, Стальгорова и Верниковский убили его, потому что она «ведьма», «жена врага народа», и пропавшего последний раз видели заходящим в их дом. Начали искать труп. Отчима и мою беременную маму арестовали и увезли в Осиповичи. Я по просьбе отчима пошел к его родственникам в соседнюю деревню попросить, чтобы кто-то из них присмотрел за нами – детьми. Труп учителя стали искать в реке Березине, считая, что Стальгорова и Верниковский выбросили его в реку. Искали двое суток, а на третьи сутки появился живой и невредимый учитель. Оказалось, что ему перед отправлением в Голынку не дали положенного после окончания училища отпуска, и он уехал самовольно, не сказав директору школы, к своим родителям далеко от Голынки, в другую область Белоруссии. Маму и отчима сразу отпустили домой.

В 1940—1941 учебном году я учился в первом классе. Еще до первого класса я умел читать по-русски и по-белорусски, считать и выполнять арифметические действия в пределах тысячи. Правда, я не умел как следует писать, тем более по-белорусски. На занятиях я скучал оттого, что мне нечего было делать. Я ходил на уроках по классу, не слушался учителя, когда он просил сесть за парту. Учитель много раз меня пересаживал то к мальчикам, то к девочкам, но это не помогало. Когда он сажал меня за первую парту, я наклонялся, чтобы заглянуть в учительский журнал, и кричал на весь класс, кому какие ставят оценки. Тогда не пользовались балльной системой, а оценки были такими: «вельмi дрэнна» («очень плохо»), «дрэнна» («плохо»), «пасрэдна» («посредственно»), «добра» («хорошо») и «выдатна» («отлично»). Кстати, я за то, чтобы и в наше время оценку «тройка» называть не «удовлетворительно», а «посредственно», ведь между этими словами колоссальная разница. Так я окончил первый класс, и учитель честно поставил мне в ведомости за чтение «выдатна», за письмо «выдатна», по другим предметам тоже «выдатна», а за поведение «дрэнна».

В конце апреля 1941 года мама родила от Верниковского дочь, назвали ее Маргарита. Так в нашей семье стало пятеро детей. После 1 мая Верниковского призвали на армейские месячные сборы командного состава в Брест. И вот мы практически всей нашей большой семьей (дочь Верниковскогго Валя осталась у своих родственников, они жили в деревне в пяти километрах от Голынки) в самом начале июня 1941 года отправились в город Рогачев к маминой маме. Ехали поездом. На мне были детская матроска и бескозырка. Я постоянно высовывался из окна движущегося поезда, и в итоге бескозырку сорвало и унесло ветром.