Владимир Хардиков - Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 1

Толя Штышенко дойдет до капитана и умрет в возрасте 63 лет от инфаркта.

Коля Василюк – крепкий украинский хлопец, будучи уволен из пароходства, навсегда затеряется среди дальневосточных рыбаков.

Власов, Степанов, Стенгач, Тесленко – умные красивые парни, будут отчислены по разным причинам, и их следы затеряются на просторах нашей громадной страны. К концу обучения дойдет ровно половина, а вторая половина, также сплошь состоящая из медалистов, уйдет.

Юра Щербак – маленький крепенький новороссиец, кропотливый и страшно усердный, с редко встречающимся трудолюбием, сразу же после выпуска будет востребован КГБ и продолжит свою деятельность в «ордене меченосцев», хотя далеко и не продвинется.

Сергей Сидоров – стройный крепкий, красивый бакинец, лет на восемь старше своих одногруппников, отслуживший в ВМФ, хорошо поющий и сильно подражающий популярному тогда Магомаеву, недолго пробудет на флоте и потом сойдет на твердую почву где-то в Беларуси.

Два Владимира – Крумм и Калугин – типичные хитроватые одесситы. Первый, как и его отец, станет капитаном, а второй бесследно исчезнет на улицах Одессы, как в воду канет.

Владимир Бороденко – серьезный мускулистый бакинец среднего роста; работая лоцманом в одном из портов Азовского моря, зимой пойдет на охоту и там умрет от инфаркта.

У каждого из них и многих других, не упомянутых здесь, своя судьба, и хорошо, что они не знают о своем будущем и, еще совсем молодые, радуются жизни и поступлению в элитный морской вуз. Мальчишки-романтики, они не знали, как сложатся их судьбы, были полны задора, энергии и ожидания неповторимо перспективного и привлекательного будущего. На тот момент никто из них не думал о тех трудностях, на грани предела человеческих возможностей, с которыми придется столкнуться в рамках выбранной профессии. Все это будет впереди и не скоро, а молодости свойственны радужные надежды. Всех закончивших «вышку» судьба разбросает от Калининграда до Владивостока. А пока их ждали ежедневные виноградные нормы и предвкушение встречи с притягательной и неизвестной учебой.

Закончилась колхозная страда, и группы курсантов вернулись в Одессу, в свой студенческий городок, именуемый экипажем. Экипаж состоял из пяти больших пятиэтажных зданий, образующих что-то похожее на вытянутый овал. Территория была ограждена, и на проходной круглосуточно дежурили вахтенные – нужно было привыкать к дисциплине. Первокурсников поселили в самое старое здание, подлежащее сносу. Зима в тот год выдалась снежная и морозная, на подоконниках замерзала вода, в кубриках стоял сибирский холод. Вчерашние школьники с трудом втягивались в новый учебный ритм. Многие прогуливали лекции, и отсутствие привычного ежедневного учительского и родительского контроля действовало разлагающе на их юные души. Первая сессия явилась ледяным душем для всех без исключения. На первом же экзамене более половины группы, вчерашние отличники, получили неуды и поникли в унынье. Но со временем все наладилось и стало на свои места. Почувствовав опасность неудов и их последствий, курсанты пришли в себя, и учеба вошла в нормальное русло.

Большую роль в становлении и воспитании новоявленных курсантов сыграл командир роты капитан-лейтенант, а позже капитан 3-го ранга Попов Иван Петрович. Ему было лет сорок пять, невысокого роста, худощавый, с совершенно седой головой, настоящий живчик. Был принципиален, честен, справедлив и в меру требователен. Можно определенно сказать, что всем четырем группам, входящим в роту, здорово повезло с таким командиром, настоящим отцом. Он хорошо знал каждого из более чем сотни его воспитанников, защищал перед высшим руководством, но строго наказывал, если было за что. Спустя четырнадцать лет Ильин, будучи на годичных университетских курсах иностранных языков, встречался с ним: Иван Петрович был все таким же энергичным, интересовался судьбой каждого из своих бывших воспитанников.

Учиться в Одессе было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что это Одесса, о которой столь много сказано и написано, город южного солнца и черноморских пляжей, театров, памятников и незабываемой архитектуры. А плохо потому, что много соблазнов: множество театров и гастролей известных артистов, дешевизна и большой выбор вин, теплое море и опять же неповторимые одесские пляжи. Один лишь пивной бар «Гамбринус», широко известный благодаря одноименному рассказу Куприна, чего стоит. Там сохранился дух старой Одессы в интерьере, декорациях и даже в исполнении старого скрипача. Здание оперного театра вместе со всем архитектурным ансамблем является одним из красивейших во всей Европе. Целые улицы – Пушкинская, Дерибасовская, Приморский бульвар – заслуживают того, чтобы ходить по ним бесконечно. Перефразируя Хэмингуэя, можно сказать, что этот город всегда со мной, наверное, так думают все, кто прожил там какое-то время и навсегда в него влюбился. Первый курс пролетел как один день. Условия жизни в самом старом из всех жилых корпусов здании были далеки от нормальных: в одном кубрике с двухъярусными койками помещалась вся группа в количестве более 25 человек. К тому же зима выдалась самой холодной за всю историю многолетних наблюдений. Стекла и подоконники промерзали напрочь. Новоиспеченные курсанты притерлись друг к другу, привыкли к новой обстановке, создались микрогруппы по взаимным интересам и наклонностям. Практически все были школьными медалистами, но резкая смена учебных методик не гарантировала успешную учебу. После первой экзаменационной сессии, потрясшей сознание каждого, кое-кто так и не оправился и был по итогу отчислен. Несколько человек, откровенно слабых и непонятно как осиливших проходной балл, также не пошли дальше первой сессии. Особенно характерен был Женя Мармусевич, одессит с Марозлеевской улицы, остановившийся в своем развитии на уровне шестиклассника. С началом второго семестра все уже чувствовали себя почти старожилами, умело разбираясь во всех аспектах функционирования полувоенного вуза. Новые предметы, военно-морская кафедра, строевая подготовка, наряды органически вошли в новую жизнь курсантов и уже не вызывали отторжения. Одновременно с учебой во втором семестре проходило оформление документов для открытия заграничных виз. Многостраничная анкета с десятками разных вопросов, включающих перечисление всех родственников, бывших на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны, как и бывших в плену, если таковые имелись, подробная информация и адреса всех близких родственников, включая дядь и теть. Вся эта писанина заполнялась и сдавалась для проверки в какие-то секретные органы. Уже весной, накануне окончания первого курса, стали известны счастливчики, которым открыли пятилетние заграничные визы. Таких оказалось большинство. Лишенным этой привилегии никаких объяснений не давали, и они не могли даже предполагать, откроют ли им визы через год – или теперь уже никогда. В этом случае учеба в «вышке» теряла всякий смысл, ибо работа всю жизнь в каботаже никого не привлекала. Неизвестность и неопределенность порождали безысходность, вследствие этого кто-то из них перевелся в соседний отраслевой институт инженеров морского флота, готовивший кадры береговых работников в системе морского флота. Кто-то остался, надеясь на лучшую долю в будущем. Все курсанты с открытой визой были направлены на первую плавательскую практику на парусный барк 22 22 Барк – большое парусное судно. «Товарищ», построенный в Германии в 1923 году и переданный СССР в 1945 году в составе репараций. На нем в свое время проходили практику курсанты немецких военно-морских училищ, будущие пираты Редера и Деница, офицеры рейдеров и подводных лодок гитлеровской Германии. Все визовые лишенцы были направлены на пароход «Экватор», работавший на угле на Крымско-Кавказской линии, в просторечии именуемой Крымско-Колымской. Тамошние практиканты были похожи на трубочистов, ибо угольной пыли было в изобилии. Визовых же счастливчиков в количестве 130 человек ожидала трехмесячная практика на красивейшем паруснике по Черному и Средиземному морям.