Маргарита Агашина - Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

О Кэсоне говорят: «Это город, от которого на десять километров вокруг пахнет настоящим корейским воздухом».

…Под синим небом, на зелёной траве тихо спит женщина. Чуть запрокинула голову, откинула косы назад, усталые руки сложены под высокой молодой грудью. Так похожи очертания горы Сонаксан на фигуру спящей женщины…

Говорят, в городе, что стоит у подножия этой горы, живут самые красивые женщины Кореи. Одна из них была прекрасна так, что её звали Ясная Луна, – она писала прекрасные стихи о любви:

Она жила очень давно. На крутой сопке – к югу от города – её могила. Эту сопку зовут Её сопкой. Внизу, у самой дороги, из-под пыльных, широких камней звенит подземный ключ – его зовут Её ключом. Это Её душа, чистая и глубокая, вырвалась из подземелья. В засуху и в месяцы ливней вода в ключе всегда держится до края камней, давших ей свободу. Выпьет этой воды девушка – выйдет замуж. Выпьет парень – отыщет невесту, прекрасную, как все кэсонки. И любовь их будет счастливой. Не надо только черпать эту воду руками, чтобы не расплескать свою судьбу!

Встань на колени перед своей любовью, прикоснись губами к своему счастью – и оно будет бездонным и чистым, как этот родник… Вьётся от родника тропинка, ведёт в лесную глушь. А там – в тени высоких трав, на дне глубоких ущелий, подальше от солнца – растёт слава кэсонского леса, корень жизни – женьшень. С давних пор кэсонские купцы были богаче всех купцов Кореи: они торговали женьшенем. Они пили женьшеневый чай и женьшеневую водку и не знали, что такое болезнь, и что такое тоска, и в семьдесят лет были румяны, как юноши.

Склоны каменных сопок под Кэсоном затянуты зелёной сетью плюща. Как белые рыбки с душистыми плавниками, запутались в этих сетях дикие розы и лесной жасмин. Если подняться вверх по ступенчатой каменной тропе, – видно множество сопок и множество кэсонских крыш. Склоны сопок выгнуты, и крыши домиков выгнуты. Когда смотришь долго, сопки и крыши сливаются в одно огромное озеро, полное застывших остроконечных волн.

Есть в Кэсоне старинные дома – настоящие корейские дома: крытые, как арка, ворота ведут во внутренний двор, полный цветов; стоят посреди двора огромные глиняные корчаги, в которых хозяйки заготавливают квашеные овощи – кимчи; обязательно маленькое гранатовое деревцо – это приносит счастье. Из дома есть выход и на улицу, и во вторые ворота – во второй двор, точно такой же, с корчагами и кустиком граната, и из него можно выйти в третьи ворота, в третий двор. И так пять-шесть-восемь ворот, пять-шесть-восемь дворов. В таких домах жили семьями – деды, отцы, сыновья, внуки. В самом дальнем доме, за самыми дальними воротами жили женщины – воплощение покорности, скромности, молчаливого согласия. Дом, в котором женщины громко смеялись, считался неприличным. Так было давно. Но и сейчас, когда упрекают женщину в нескромности, о ней говорят: «Её смех доходит до восьмых ворот!»

Вьётся по улицам города мелкая речушка. По берегам, присев на корточки, женщины стирают; летят во все стороны брызги и звонкие мокрые шлепки – толстые палки стучат по скрученному белью, брошенному на плоские камни. Женщины громко переговариваются с берега на берег. У реки и у дорог стоят высокие ивы, их длинные, до пят, косы купаются в воде и дорожной пыли.

У базарной стены сидит на земле старик в широкой, как солнце, шляпе, у ног его крутыми завитками вьётся живая чёрно-жёлтая лаковая верёвка: старик продаёт змею – «на лекарство». По всему базару продают маленькие трёхгранные клеточки, сплетённые из тонких прутьев или сухой травы. В клетках сидят кузнечики. Они в несколько раз крупнее самых больших наших «кобылок», и стрекочут, и звенят на весь базар, словно это не город, а широкий луг!

На базаре – горы бамбуковых корзин и соломенных вееров; резиновые туфельки-кумасины с загнутыми вверх острыми носками; ящики сушёной рыбы и вяленых каракатиц; полосатые шелка для детских нарядов и ковши «пагади», сделанные из сухих жёлтых тыкв, распиленных ровно пополам. На базаре – тележки хвостатой редиски, связки длинных, закрученных огурцов, метровые жгуты бесконечной и тонкой, как тинка, лапши «куксу», плоские корзины с розовыми жемчужинами бобов и огненные ожерелья перца. Пахнет рыбой, чесноком и кунжутным маслом. Пахнет цветами, первой клубникой и запахом ближних сопок – сосной. Звенят не назвенятся кузнечики в клетках.

Это – Кэсон, город, от которого на десять вёрст вокруг пахнет настоящим корейским воздухом! Кэсон – экзотика Кореи, её история, её красота.

Но не только поэтому он настоящий корейский город. Кэсон – город 38-й параллели, город корейского горя.

День и ночь гудят поезда у кэсонского вокзала. И стальные руки-рельсы день и ночь горячи от работы, всегда в мазуте и в земле, всегда неустанны, как руки матери, у которой много сыновей, и которой поэтому некогда уставать. И всех сыновей мать любит одинаково.

Если сесть в кэсонский поезд, через час будешь в Сеуле. Но рельсы в Кэсоне обрублены. Отняты у матери руки, протянутые к сыновьям, живущим на юге. Который год не заживают раны на её руках и в её сердце, ведь его тоже разрезали пополам. Она живёт и не знает, живы ли там, на юге, её сыновья?

Обрублены рельсы, оборваны электропровода, дорога, идущая к югу, всегда пуста: Кэсон – город 38-й параллели.

В Кэсоне нет ни одной семьи, не имеющей родных на юге.

…Старики-родители десятый год ждут сына и собирают хворост в лесу: а вдруг он вернётся зимой, замёрзший? Надо будет много дров, чтобы отогреть его!..

Молодая женщина десять лет назад рассталась с мужем. Десять лет она верит и не верит, что он вернётся. Десять лет, спеша на работу, она думает: «А вдруг он там без работы? Вдруг он голодает?» Ей хочется схватить корзину, ведро, мешок риса – столько, сколько хватит сил поднять, и отнести всё на ближайшую сопку, с которой слышно, как там, на юге, кричат на заре лесные петухи – фазаны.

…У детей Кэсона есть любимая игра, от которой взрослым хочется плакать. Мальчик, свернув рупором пёстрый детский журнал, звонко кричит в этот самодельный громкоговоритель: