Яна Темиз - Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях

Великолепный педагог по актёрскому мастерству Татьяна Ивановна Шмырова 11, бывшая балерина Кировского, ученица самой Вагановой; она получила блестящее образование: театроведение, аспирантура ГИТИСа, обладала талантом драматической актрисы, потрясающей мимикой, могла рассмешить и заставить плакать… при этом была добра, смотрела внимательно, умела тактично похвалить любого. После резких окриков в репетиционных залах, суровых замечаний и острых ногтей она казалась детям доброй феей, и с ней они не комплексовали, раскрывались, были свободны и раскованны, хотя учились-то – лицедейству.

Несколько вечеров в неделю Вася был занят – «занят» в театральном смысле этого слова: танцевал в спектаклях Кировского и Малого театров оперы и балета. А ведь были ещё и школьные спектакли, и ёлки, и выступления в Москве… вот какое детство – вовсе не потерянное! С утра, с ранней пробежки до трамвая номер пять, и до позднего вечера была насыщенная событиями жизнь.

Уроки начинались в восемь тридцать: первыми шли занятия по классическому танцу.

Педагог старших классов Геннадий Селюцкий 12был молод, ещё танцевал, бежал-торопился после уроков в Кировский театр: самому надо было репетировать.

…Всё повторяется: сейчас он, Василий, ставит «Эсмеральду» в Братиславе – и молодой, ещё танцующий, педагог из балетной консерватории помогает на сцене своим совсем юным ученикам, а потом с волнением следит за ними из-за кулис. И сразу вспоминаются собственные ученические выступления в Кировском: тогда за кулисами всегда стоял Селюцкий и переживал за них, своих мальчиков. И поддерживал, защищал… иногда было от кого! Не забыть ту Народную артистку, которая, к ужасу Васи, обругала их такими грубыми, грязными (как шпана во дворе!) словами – за то, что они как-то не так несли её в роли нежной спящей Авроры… что тебе снится, крейсер «Аврора» – для балетных детей эта песня всегда звучала немножко странно…

От Селюцкого им часто доставалось: он ругался, кричал, в сердцах снимал с ноги и швырял туфли… мог и стулом кинуть! Классика, гоголевская комедия: такие страсти, что увлечённый учитель готов и стулья ломать!

– Экспериментальный класс! – возмущался он. – Недоучки! Пятилетку в три года! Если хотите быстрее пройти материал, значит, работайте больше других!

2012 год, из Сараево в Петербург:

«Дорогой Геннадий Наумович!

От всей души поздравляю Вас с юбилеем. Не будет преувеличением сказать, что Ваш юбилей – это праздник для всех нас, Ваших учеников, которые сегодня, конечно же, вспоминают Вас с благодарностью за полученные уроки. Ваш пример служения искусству балета всегда перед нами, он дает нам силы, вдохновляет на творчество, помогает достичь успеха.

Спасибо Вам – за все пятьдесят пять лет, отданных Мариинскому театру, за то, что растут новые поколения Ваших воспитанников, танцующих на лучших сценах мира, за то, что вы, как истинный Мастер старой школы, остаетесь неизменным и недостижимым образцом для всех нас.

Желаю Вам еще много лет радовать Академию русского балета своими выпускниками, оставаться хранителем традиций нашей классики и тем Учителем с большой буквы, о котором всегда помнят его ученики.

К сожалению, я не могу лично присутствовать на Вашем юбилее – разрешите мне вместо этого преподнести Вам не совсем обычный подарок. Именно в этот день – 29 марта – на сцене Национального театра Сараево состоится премьера моего балета «Дама с камелиями», и этот спектакль я с искренней признательностью посвящаю Вам.

Здоровья Вам, успехов в Вашем нелегком труде, счастья и вдохновения!

Вы пишете кому-нибудь такие письма? Пишут ли их вам?

Есть о чём задуматься…

Весь день в Вагановском шли вперемешку общеобразовательные уроки и занятия по их будущей профессии: музыка, французский, история балета – и при этом русский язык и литература, история СССР, математика и география, химия и физика, всё то, что положено всем детям советской страны. Они были как все – но немножко иные.

Девочки, стайками бегущие по школьному коридору, совсем как обычные советские школьницы, но нет: волосы у всех одинаково забраны наверх, заколоты в тугие высокие пучки, спины идеально прямые, а при встрече с проходящей учительницей – быстрый изящный, какой-то нездешний, дореволюционный реверанс. Традиции. Без них нет балета.

Обычные школьники, выросшие сейчас в пятидесяти-шестидесятилетних взрослых, любят вспоминать, как их много учили и мучили разными предметами, как много они зубрили наизусть, и тут же, не замечая противоречия, могут развспоминаться о походах, гуляньях, романах, ленивых каникулах, побегах в кино с уроков, долгих посиделках на чьих-то кухнях… ах, сколько всего тогда было! А добавьте ко всему этому: к обязательным советским линейкам, собраниям и песням, к юношеской любви и прогулкам по белым ночам, к книгам и фильмам – ещё несколько обязательных наук, ежедневные классы, строжайшую дисциплину, вечернюю работу в театре. И вы поймёте, что отнюдь не балетные дети были героями «Сказки о потерянном времени», они слишком ценили каждую секунду.

Новый телефильм «Семнадцать мгновений весны» казался мучительно затянутым: сколько движений и смыслов можно было бы вместить в эту музыку и это экранное время через балет! Целиком его так и не удалось посмотреть: вечера у телевизора – непозволительная, да и бессмысленная роскошь, даже Мама и та вечно занята и смотрит урывками.

Иногда выпадали свободные часы, иногда им позволяли «прогулять» часть какого-нибудь школьного урока: обычные, не балетные учителя смотрели на это сквозь пальцы. Они всё понимали: если здесь, в стенах Училища, сейчас репетирует звезда, то разве дети усидят на математике? Несколько лет в Кировском театре шёл какой-то затянувшийся ремонт, и многие репетиции проходили в залах Вагановского. Вася с друзьями (у него и здесь уже была группа поддержки!) отпрашивались или не уходили домой, оставляли несделанными домашние задания, бежали в зал – и смотрели, смотрели, смотрели. Барышников 13, Колпакова 14, Соловьёв 15– они взлетали, а у юных танцовщиков перехватывало дыхание. Вот бы и мне… хотя бы приблизиться к этой высоте… я смогу, я буду работать.

Темнело рано, в половине шестого начинались репетиции, которые могли заканчиваться и в восемь, и в девять: этого времени тут никто не считал.

Ради секунды на сцене – часы (и годы!) в репетиционном зале.

– Мам, представляешь, Селюцкий попросил меня его заменить! Ему надо было на репетицию, и я давал урок вместо него! – он всегда делился очередной радостью: Мама поймёт, как это важно.

– Вася, ты сегодня хоть что-нибудь ел? – страдальчески и уже привычно спрашивала она.