Лев Лещенко - Песни выбрали меня

– Ничего я не могу, маленький еще, – сопел я обиженно.

– А кто вчера пел, а? Батька, что ли? Или ты, постреленок?

Дядька Андрей хватал меня за подмышки и ставил на табуретку:

– Ну, давай, малец, пой!

И я затягивал гимн Советского Союза, который постоянно слышал по радио, но смысл, в силу малолетства, от меня ускользал. Более того, мне все время в одном месте вместо пафосных строчек, слышалось какое-то «яйцо». Так и шел в моем «репертуаре» гимн под гордым названием «Песня про яйцо». Солдатики рассыпались в аплодисментах и угощали чем-нибудь вкусным. А «вкусное» для меня тогда было всё!

Помню, как приехала из Рязани к нам бабушка по материнской линии, и оказались мы под ее нежным и любящим присмотром. Сразу стало тише, спокойнее, кончилась суетливая беспризорность. Помню, как она быстро расправилась со своей болью, а может, просто запрятала эту боль подальше, чтобы не мешала, не отвлекала от забот, которых было через край с двумя малолетними детьми.

А уж ее фасолевый суп мы с сестрой вовек не забудем! Или как мы, например, ходили на дальние поля, которые тянулись далеко за Богородское, чтобы посадить морковь. И как я начинал потихоньку ныть, потому как был уверен, что кочки-ямы-комары хотят меня бедного погубить, и как бабушка без лишних разговоров закидывала меня на закорки и несла дальше. А я, мерно покачиваясь в такт ее шагам, засыпал.

Однажды отец принес продуктовый паек, мы с сестрой чуть ли не целиком залезли в его вещмешок. На дне, как сокровище, поблескивала банка масла и лежали мягкие, свежие две сайки белого хлеба – небольшие овальные булочки. Мы смотрим, а вытащить не можем, к такому богатству и прикоснуться было страшно. Бабушка первая не выдержала:

– Эх вы, голодные пострелята! Вот вам нож, сделайте себе по бутебродику.

Не помню, как сестра справилась с этим коварным заданием, но я долго не возился. Разрезал надвое сайку, щедрой, голодной рукой намазал такой толстый слой масла, что аж сам испугался. Но за мной никто не следил, поэтому бояться сразу перестал, быстро зачерпнул еще кусок масла и отправил себе в рот, а затем уже и весь гигантский бутерброд. Пожалуй, так плохо мне не было никогда. Думал, что у меня, как у лисы, масло на животе выступит. Долго еще проверял – выступило или нет. Я потом это масло видеть не мог лет до семнадцати.

Жизнь бежала, спотыкалась, но продолжала катиться – голодно, в постоянной нехватке самых нужных вещей, продуктов, но, странное дело, бежала она весело и задорно.

Однажды бабушка решила увезти нас с сестрой к себе на все разморённое рязанское лето. Был я тогда молодым человеком – четырех лет от роду, любознательным и упрямым. А бабушка Таня – женщина набожная, обязательно ходила в церковь и придерживалась всех церковных обрядов. Дома меня одного или даже с сестрой оставить было невозможно в силу моей бурной любознательности, поэтому бабушка часто брала меня с собой. Я честно простаивал службы, с удовольствием вдыхал сладковатый запах ладана и ставил свечки. Какой же неприятный сюрприз ожидал бабушку, когда она вдруг узнала, что внук некрещеный.

Отец мой – военный, чуждый религии, поэтому ни о каком крещении своего единственного сына и помыслить тогда не мог. Бабушка, воспользовавшись тем, что внук с ней в Рязани, решила его крестить без отцовского ведома. Главное, по ее убеждениям, было спасти мою бессмертную душу, чтобы Бог послал мне ангела-хранителя, который оберегал бы меня в жизни.

Помню, что не понравилось, помню, что плакал, но не сопротивлялся, чтоб не огорчать бабушку. А вот смоченную водой просвирку проглотил с удовольствием и подумал, какой же дяденька добрый, хлебушком угостил. Но вдруг вижу древнюю старуху, которая старательно облизала ложку и вернула священнику. Тот же, воодушевленный тем, что я перестал рыдать, налил в эту же ложку сладкого кагора и дал мне испить Кровь Христову.

– Не буду я это пить, – строго и мрачно сказал я.

– Отчего же внучек? – спросила бабушка.

– Не буду и всё!

– Но все ж до тебя пили и ничего.

– Из одной ложки пить не-ги-ги-ги-ги-нично! – выкрикнул я, а у самого перед глазами стоит эта беззубая старуха, страшная, как Баба-яга. И кто знает, что со мной случится, если я с ней из одной ложки кагор выпью… Решил не рисковать.

А бабушка не настаивала, ведь дело было сделано – меня крестили.

Выбежал я тогда из душной церкви на воздух, в звенящее лето, и сразу к мальчишкам, которые в салочки играли, и так хорошо мне стало. Я даже не сильно расстроился, что меня, малыша, в игру брать не хотят. Но я мог просто бегать рядом, и я бегал! Пока вдруг из-за поворота не вывернул военный грузовик. «Студебеккер! Студебеккер!». – закричал я радостно, узнав марку военного грузовика. Такие машины я не раз видел в отцовском гарнизоне. Мальчишки враз остановились.

– Как, говоришь, машина называется?

– «Студебеккер», а что? – сказал я как можно небрежнее.

– Ничего… Будешь с нами в салки играть? – они еще спрашивали – буду ли я!

Свой день крещения я запомнил. И не важно почему, то ли благодаря совершенному таинству, то ли – что первый раз (и последний, кстати) увидел Бабу-ягу, а может быть, благодаря тому, что впервые завоевал уважение.

Как только мы вернулись в Богородское, отец все узнал. Не любил он, когда за его спиной не только что-то замышляют, но и в жизнь претворяют. Отец был вне себя от бабушкиного поступка. Тем более что уже не раз, с самого дня моего рождения, тетушки пытались меня крестить.

Отец переживал, долго размышлял и решил, что доверить бабушке внука он не может. Вызвал из деревни своего отца, чтобы он приглядывал за нами. А я, будучи ребенком, никаких особых перемен в поведении взрослых и не замечал. Детство мое мчалось во весь дух, не особо тормозя на поворотах.

Андрей Васильевич, мой дед, был еще человеком не старым, и в свои шестьдесят семь лет был крепок, силен и никогда не унывал. Он быстро расположил нас сестрой к себе. Я так вообще от него не отходил. Еще бы! Ведь с собой он привез огромный деревянный сундук, в котором хранил свои богатства, ну, по крайней мере, я в это твердо верил. Первые дни я ходил вокруг этого сундука кругами, пытаясь сунуть туда свой нос, а попросить взглянуть, хоть одним глазком, стеснялся. Думал, кто же захочет просто так свои сокровища показывать.

Как-то раз, улучив минуту, когда дед вышел, я пробрался к сундуку, но никак не мог решиться поднять его тяжелую, потертую крышку. Так и стоял, вдыхал носом запахи дерева, старины. Здесь меня дед и нашел:

– Интересуешься или как? – спросил он и откинул крышку.

Чего только в сундуке не было! В основном инструменты для самой разной работы: зубило, напильник, резцы, фуганки, рубанки, рейсмусы, шило, сапожный молоток, ножницы, кусачки, да всего и не вспомнишь сейчас.