Сборник - Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера

1 ноября (19 октября). Среда. В три часа совещание у Максима Горького 23об издательстве художественных детских книжек. К сожалению, получилась та же бестолочь, какая всегда бывает, когда много народу и каждый лезет со своими предложениями и доводами. <���…>

<2 ноября (20 октября) – 18 ноября (5 ноября)>

19 ноября (6 ноября). Воскресенье. Слава Богу, ссора (подобие ссоры) с моей обожаемой кончилась. Акица бесконечно мила.

Начинаю красками большой эскиз мекковского плафона.

<���…>

Обед у Гессенов. Читали «исторические» речи Милюкова 24, Шульгина 25, Маклакова 26. Настроение начинает сильно напоминать настроение 1905 г. Впрочем, под «гражданским возмущением» немало низкопробной радости, что «господам теперь несдобровать». На меня эти речи не произвели ни малейшего впечатления, и мне кажется, что Государь может спать спокойно, пока имеется лишь угроза такой «оппозиции Его Величеству». Подобным Мирабо не свергнуть престола! Но, весьма вероятно, вслед за ними придут другие. А главное, продолжается война , и она сделает то, чего не в состоянии сделать «благоразумные» элементы, совершив величайшее неблагоразумие ее приятия! А что из себя представляет Керенский, имя которого все чаще слышится? К сожалению, его речи у Гессена не оказалось. Ходит слух, будто он говорил и о необходимости мира.

<20 ноября (7 ноября) – 25 ноября (12 ноября)>

26 ноября (13 ноября). Воскресенье. У нас рисование с живой натуры. Позирует Шурочка. Но меня внезапно вызывает генерал Е.Н. Волков 27(начальник Кабинета Его И. Величества), так как ему удалось наконец устроить давно предполагавшийся осмотр Зимнего дворца. Это как бы вступление к исполнению грандиозного плана, принадлежащего в значительной степени Таманову 28. Волков полон самых благих намерений в смысле поднятия художественной стороны его дворцового хозяйства и, между прочим, возвращения Зимнему дворцу первоначального великолепия, которое не удалось восстановить после пожара 1837 г. Однако на сей раз дворец, и вообще не отличающийся внутри особой радостностью, произвел прямо-таки самое унылое впечатление, чему особенно поспособствовало то, что все большие залы заняты военным лазаретом. Всё кровати, кровати, ширмы, столы с медикаментами, и среди этого бесшумно бродят жалкие тени в больничных халатах. Многие лежат под своими серыми одеялами. Снуют белоснежные сестрицы в чепцах. И все это тускло освещено (день выдался темный) одинокими лампами в громадных люстрах или ночниками.

В другом роде, но не более отрадное впечатление производят личные комнаты Государя и Государыни. Здесь царит как-то уж очень откровенный «недостаток вкуса». Несуразное впечатление производит кабинет (окнами на Адмиралтейство), перегороженный какими-то тяжелыми столбами, что дает этому покою характер чего-то утесненного. Не спасает, а подчеркивает нелепость всего этого тяжелый, несуразный камин, являющийся лишним свидетельством безвкусия любимого придворного архитектора Мельцера. И вся мебель тяжелая, неповоротливая. Две гостиные (угол на Неву) отделаны «на европейский лад», однако не в стиле «модерн», как это сделано в новых комнатах Александровского дворца в Царском Селе, а на самый шаблонный манер, что, пожалуй, лучше. На стенах, кроме большой копии «Дармштадтской Мадонны» (Гольбейна), портретов родителей Государыни, ее собственного, очень скверного портрета (кажется, кисти Фрица Августа Каульбаха), две бонбоньерочные многофигурные картины с сюжетами наполеоновской эпохи Фр. Фламенга. Где-то высоко над шкафом я отыскал чудесный портрет Николая II, писанный Серовым.

Дальше, начиная с Малахитовой гостиной, напоминающей такие же салоны 1830-х гг. в немецких резиденциях, «легче дышится». Царящий там стиль Луи Филиппа или Людовика I Баварского (или ранней Виктории) моментами производит даже изящное, «нарядное» и, во всяком случае, благородное впечатление. Ротонда более классична.

Мне показалось, что спасти общее впечатление можно, вернув унылым, тяжелосводчатым залам, выходящим на Дворцовую площадь, их прежний растреллиевский облик (кое-какие рисунки первоначальной отделки Елизаветинской эпохи, наверное, где-нибудь найдутся). Зато чего не должно касаться какое-либо усовершенствование, так это кабинета Государя Николая Павловича 29, занимающего верхнюю, антресольную комнату в фасаде, выходящем на Адмиралтейство. Она представляет собой вполне сохранившийся ансамбль. Суровая (но не безвкусная) мебель, масса небольших картин (часто сувенирного значения) по стенам, масса мелких предметов на письменном столе. Все удивительно характерно для личности самого императора. В прихожей перед ней, к которой попадаешь по чугунной лестнице, серия отличных картин Гертнера – виды Берлина.

Полон исторического значения еще и кабинет Александра II 30во втором этаже. Отделка стен здесь Екатерининской эпохи (то был кабинет Александра Павловича 31, и в точности повторена здесь декоровка стен после пожара 1837 г.). И в этой высокой комнате с альковом все стены завешаны картинами, а по столам и комодам разложено и расставлено без числа всякой всячины. Волков обратил мое внимание на сложенные в углу, за колоннами алькова, детские платьица и при них детский зонтичек и шляпочка. То сувениры, свято хранившиеся Александром II, оставшиеся после кончины обожаемой им дочери Александры Александровны 32, скончавшейся лет восьми.

Вернулся я домой разбитый – еще бы, мы проделали верст пять, шагая по этому нескончаемому лабиринту.

<27 ноября (14 ноября) – 28 ноября (15 ноября)>

29 ноября (16 ноября). <���…>

Обедаем у Горчаковых 33с «молодым» Феликсом Юсуповым 34. Весь вечер последний рассказывает, в крайне возбужденном тоне, про Распутина. Он считает его главным виновником того, что «все летит к черту». Особенно поразил рассказ про какую-то обожательницу Распутина, которая рядится в платья, увешанные бубенцами с яркими лентами, и всюду следует за «старцем». Однажды эта монденная юродивая нагрянула летом во время какого-то обеда у Юсуповых в Царском. Фелька (так его называет М. Горчаков) убежден, что все еще можно спасти положение, если «убрать» Распутина. Акица, сидевшая рядом с Юсуповым, позволила себе усомниться, найдется ли такой герой. Я в несколько маскировочной форме высказал свою обычную точку зрения: надо лечить не симптомы болезни, а самый ее источник. Или все это для чего-то нужно? Ненавидит Юсупов (и это вместе со всей семьей, в которую он вступил через свой брак на вел. княжне Ирине Александровне 35) и императрицу Александру Федоровну 36. Точно она виновата в том, что царство, доставшееся человеку, абсолютно на то неспособному, до того затянулось?! <���…>