Григорий Григоров - Повороты судьбы и произвол. 1905—1927 годы

Мы устроились в маленьком деревянном домике, снаружи вымазанном белой глиной. Одной стороной домик выходил на узенькую грязную улицу, куда жители выливали помои и выбрасывали мусор, другой – на большой пустырь, заросший бурьяном. Водопровода и реки в поселке не было, воду два-три раза в день возили издалека в больших бочках, поэтому ее цена была довольно высокой – полкопейки за ведро.

Наша квартира состояла из одной большой комнаты и кухни с русской печкой и плитой. Часть комнаты отец превратил в пошивочную мастерскую, поставил швейную машину фирмы «Зингер», гладильную доску и паровой утюг. Маляр намалевал вывеску, изобразив даму в манто и шляпе, и написал, что дамский портной принимает заказы. Первые две недели заказов не было, деньги были на исходе. Наш дневной рацион свелся к ржаному хлебу, картошке, зеленому луку и квасу. Пока заказчиков не было, я слонялся по поселку. Недалеко от вокзала в одноэтажном каменном здании находилась мужская гимназия. Я подолгу простаивал возле гимназии, прислушивался к голосам, и мое сердце сжималось от тоски. Мне так хотелось учиться, но я понимал, что это невозможно.

Как-то, придя домой, я увидел женщину с мальчиком примерно моего возраста. Это была первая заказчица. Мама фартуком вытерла стул, усадила посетительницу. Это была местная торговка овощами с круглым розовым лицом и огромным бюстом. Отец должен был сшить мальчику костюм из серого сукна и драповое пальто. Он охотно взялся за этот заказ, хотя был дамским портным. Заказчица не торговалась насчет цены. У первой заказчицы оказалась легкая рука, ей понравились вещи, сшитые отцом, и она начала присылать новых заказчиков. С появлением заказов я должен был помогать отцу. В мои обязанности входили обеспечение водой, древесным углем, подготовка утюга, самовара, лучинок для розжига, смазка швейной машины.

Наше положение начало улучшаться, на столе появились мясо, сахар, французские булочки, а по субботам традиционная фаршированная рыба. Мать моя была знатной кулинаркой, она придерживалась принципа: готовить вкусно, но дешево. В Александровске она считалась большим авторитетом по части кулинарии, а вскоре и в Лозовом к ней зачастили местные кумушки за советами. Слава ее быстро разнеслась по поселку, ее пригласили работать поварихой в домашний ресторан мадам Штерн. Этот ресторан размещался напротив вокзала, поэтому кроме местных завсегдатаев туда заглядывали и пассажиры, часами ожидавшие транзитных поездов. Семья Штерн была трудовой и честной. Глава семьи занимался покупкой и продажей пшеницы, но это не давало больших доходов. Ресторан мадам Штерн был главной материальной базой большого семейства. Все в этой семье были людьми общительными и доброжелательными. Старшая дочь заметила мою тягу к знаниям, она давала мне книги, а потом спрашивала о прочитанном.

Мы жили в поселке Лозовом уже более года, когда пришло известие об убийстве эрцгерцога Фердинанда. Люди бежали на вокзал, чтобы купить свежие газеты. Побежал и я. В газете «Русское слово» прочитал: «Сегодня утром в Сараево выстрелом из револьвера убиты проезжавшие в коляске эрцгерцог Фердинанд и его супруга». Пошли разговоры о возможной войне. Я прислушивался к разговорам на улице. Одни считали эрцгерцога другом Николая II, другие говорили, что он родственник германского императора Вильгельма. Один студент сказал: «Война неизбежна, Германия объявит войну России, а Австро-Венгрия поддержит Германию». К моему стыду, хотя я много читал, но тогда еще плохо знал географию, не представлял, где находятся те государства, о которых говорили.

Из газет узнали, что Австро-Венгрия угрожает Сербии войной, а Россия будет защищать Сербию. Оживилось местное дворянство и купечество. В гимназии устраивали благотворительные вечера, где директор и некоторые преподаватели произносили патриотические речи. Оркестр из гимназистов играл гимн «Боже, царя храни». Окна гимназии были открыты, и мы часто усаживались на подоконниках, разглядывали нарядных дам и кавалеров. Нас не прогоняли, мы, босоногие мальчишки в полусатиновых рубашках и ситцевых штанах, как бы олицетворяли простой народ. Как-то из гимназии выбежала группа гимназистов, они направились к железнодорожному мосту. Мы последовали за ними. Гимназисты начали петь песню, мелодия была торжественная, поднимала настроение. Ко мне подошел высокий гимназист, обнял за плечи и предложил петь вместе с ними. Песня мне очень понравилась, только через год я узнал, что пели «Марсельезу», гимн Великой французской революции. Слух и память у меня хорошие, я быстро выучил эту песню. «Марсельеза» на всю жизнь осталась для меня знаменем свободы, равенства и братства.

Начавшаяся война существенно подорвала бюджет нашей семьи, моему отцу все меньше и меньше поступало заказов. Люди перестали думать о нарядах. Мне надо было начать работать.

Рядом с рестораном мадам Штерн, в том же дворе, находилась парикмахерская Кислова, на двери которой висело объявление: «Требуется мальчик, харчи и пристанище хозяйские». Несмотря на войну, волосы у людей росли, в парикмахерской было много работы. На пороге парикмахерской стоял сухощавый, среднего роста пожилой человек – это был хозяин парикмахерской Кислов. Он посмотрел на меня пристально и сказал:

– Мне нужен хороший, честный, работоспособный мальчик, которого мы в дальнейшем сделаем мастером. Я обещал Кислову быть честным, послушным и хорошо работать. Кислов сказал мне, что я буду жить в его квартире, есть за общим столом с его семьей, но денег получать не буду, так как мальчики в парикмахерской получают чаевые от клиентов. Я согласился на эти условия, выбора у меня не было. Мне объяснили мои обязанности. Я должен был рано вставать, убирать зал парикмахерской, протирать зеркала, готовить горячую воду для бритья после того, как клиент будет обслужен, подать ему пальто и фуражку… Ночами я читал книжки, и это скрашивало мою жизнь. Однажды хозяйка застала меня за чтением, запретила мне расходовать дорогой керосин. Тогда я на базаре купил небольшую лампу и бутыль керосина и продолжал читать по ночам.

Кислов был владельцем двух парикмахерских, одна из которых располагалась напротив мастерской головных уборов, принадлежавшей Долгину. Я познакомился со всей семьей Долгиных. Старик Долгин был замечательным мастером-шапочником. Работал он, не разгибая спины, кроил и шил разнообразнейшие головные уборы. Его заказчиками были офицеры, чиновники, студенты, гимназисты, крестьяне, приезжавшие на базар. Долгин внимательно относился к заказчикам, но никогда перед ними не заискивал. Со мной старик Долгин разговаривал как с равным, открывал передо мной различные стороны жизни. Однажды он сказал: «Жандармской России скоро придет конец… Эта война закончится свержением монархии».