Григорий Григоров - Повороты судьбы и произвол. 1905—1927 годы

Долгин часто говорил о своих уже взрослых детях, считал, что они должны быть трудолюбивыми, образованными и интеллигентными людьми. Я познакомился с его детьми и понял, что они культурные, прогрессивные люди и вся семья Долгиных – это истинно интеллигентная еврейская семья. Все они мечтали о времени, когда прекратится дискриминация евреев, когда все будут иметь равные права. У Долгина было четыре сына: Миша, Володя, Петя и Мотя и одна дочь. Все они с детства помогали отцу-труженику и одновременно постоянно учились. Долгин рассказал мне, как старший сын Миша поступил на медицинский факультет Харьковского университета. Он прекрасно сдал вступительные экзамены, но его как еврея не приняли. Тогда один из принятых, сдававший экзамены вместе с Мишей, уступил свое место Мише.

В квартире Долгиных, особенно во время каникул, собиралась поселковая интеллигенция, велись разнообразные дискуссии, большей частью на литературные темы. Читали стихи Бальмонта, Надсона, Пушкина, Лермонтова, Валерия Брюсова. Старик Долгин часто приглашал меня на такие вечера. Я приходил с записной книжкой и многое из того, что слышал, записывал. Я впервые узнал, что в литературе существуют различные направления: романтизм, реализм, символизм и т. д. Помню, что я записал высказывания об ораторах древности – римском – Цицероне и греческом – Демосфене, о философах Сократе, Платоне и Аристотеле. От дочери Долгина, которая училась в музыкальной школе в Харькове, я впервые услышал о Глинке, Чайковском, Антоне Рубинштейне и о «Могучей кучке». Как-то один студент рассказал о разногласиях между Плехановым и народником Михайловским. В связи с этим Володя Долгин, студент Харьковского университета, решительно заявил, что с точки зрения Михайловского, народ – это толпа, решает все личность. При этой дискуссии часто употребляли такие определения, как «народники», «земцы», «народовольцы», «крестьянская община», «эсеры», «кадеты», которые мне ни о чем не говорили. Однажды, это было во второй год войны, я увидел, как к мастерской Долгина быстрыми шагами шел офицер небольшого роста. На нем была серая шинель с золотыми погонами. Это был старший сын Долгина, штабс-капитан медицинской службы. Он приехал попрощаться перед отправкой на фронт с санитарным поездом. Долгин сразу закрыл свою мастерскую и вместе с сыном пошел домой. Вечером на квартире Долгиных собралось много народа. Я впервые увидел офицера-еврея, считал, что это невозможно в России. Правда, в газетах я читал, что даже ярые антисемиты – члены Государственной Думы – Шульгин, Марков 2-й и Пуришкевич признавали, что во время войны многие евреи проявили себя как патриоты России.

В поселке много говорили о храбрости Миши Долгина, рассказывали, что он на фронте под огнем вытаскивал с поля боя раненых и быстро оказывал им первую помощь. Об этом писали с фронта те, кто был с Мишей Долгиным в одной воинской части. Миша много писал отцу, братьям и сестре. Я видел, как старик Долгин, получив письмо от сына, ходил по мастерской и напевал какие-то библейские песни. При этом его глаза светились особой радостью. Но пришла беда. Однажды я заметил, что мастерская Долгина, обычно открывавшаяся рано утром, закрыта. В тот же день я узнал, что Миша Долгин погиб. В извещении, присланном военным ведомством, было сказано, что Михаил Моисеевич Долгин, штабс-капитан медицинской службы, пал смертью храбрых, защищая царя и отечество.

Смерть Миши поразила не только семью, но и многих жителей поселка, знавших его с детства. Вспоминали Мишу-гимназиста, доброго, отзывчивого мальчика, вспоминали Мишу-студента, вдумчивого, гуманного и очень способного молодого человека, мечтавшего и о профессии врача. Некоторые говорили, что Миша был членом какой-то тайной организации, в программе действий которой было свержение монархии и изменение общественного устройства России. Страшная печаль вошла в дом Долгиных. Старик изменился за одну ночь, сгорбился, заметно добавилось седины в волосах, глаза стали слезиться.

В нашем доме тоже все были подавлены. Отец сказал, что в синагоге собираются все верующие, будут молиться за Михаила Моисеевича Долгина. Забегая вперед, скажу, что еще два сына Долгиных погибли во время Гражданской войны. Впоследствии я узнал, что Владимира Долгина расстреляли немцы во время оккупации Украины. Старика Долгина похоронили с большими почестями на еврейском кладбище поселка, его жена закончила жизнь в психиатрической лечебнице в Харькове. Только Петя Долгин, красивый молодой человек, кудрявый блондин с голубыми глазами, дожил до середины 30-х годов. Он в рядах Красной армии прошел Гражданскую войну, затем работал в ЦК компартии Украины. О судьбе дочери Долгиных никто ничего не знал. Знавшие о трагедии семьи Долгиных называли Петю «последним из могикан прекрасной семьи Долгиных». Но и его жизнь оборвалась трагически, его причислили к «врагам народа» и расстреляли.

Через две недели после известия о смерти Миши Долгина мой старший брат получил повестку из военного ведомства. Он прошел медицинскую комиссию, был признан годным к военной службе. После полуторамесячной муштры его отправили на австрийский фронт. Мать и отец сильно горевали, проклинали царя и свору бездарных министров, втянувших Россию в бессмысленную войну. В поселке много говорили об Алисе-немке, якобы передававшей военные секреты немецкому военному командованию. После отправки на фронт моего старшего брата я загорелся желанием ехать за ним. Мое воображение поразил донской казак Кузьма Крючков. Подробно описывали, как он своей пикой заколол десяток немцев. Помню его фотографию, из-под фуражки сбоку торчала копна кудрей, на груди четыре Георгиевских креста. Тогда я вспомнил, что мой прадедушка за 25-летнюю службу в царской армии был награжден двумя Георгиевскими крестами и какими-то медалями. Моя мать хранила эти награды на дне сундука как редкие семейные реликвии, показывала их только по праздникам.

Вместе с боевым мальчуганом Олегом Кривенко я решил отправиться на фронт. Рано утром, когда поселок еще спал, мы пошли на вокзал. Через станцию Лозовая шли эшелоны на Львов, Черновцы, Одессу. Мы с Олегом были одеты в рубашки защитного цвета, подпоясаны широкими кожаными поясами с пряжками, на которых был изображен двуглавый орел. За плечами котомки с сухарями, парой чистого белья и портянками. Мы незаметно забрались в товарный вагон, пустой и грязный, были уверены, что с фронта нас не вернут. Я надеялся, что где-то встречу своего старшего брата, а Олег мечтал встретить своего отца, мобилизованного в армию в первые дни войны. Размечтавшись о том, как мы вернемся домой героями, уснули под мерный стук колес. Глухой украинской ночью мы проснулись, услышав фырканье лошадей и громкую ругань.