Григорий Кирдецов - У ворот Петрограда (1919–1920)

Еще помнили, что недавно, за месяц-два до германского краха на западе, он посылал в Берлин с официальной миссией к Вильгельму своего друга герцога Лейхтенбергского и просил венценосного Гогенцоллерна от имени «десятков миллионов людей» осуществить возможно скорый план Гоффмана (знаменитого героя Брест-Литовска), т. е. занять Москву и Петроград. А там, Бог даст, все устроится на славу – монархия в России будет восстановлена в полном объеме и русский народ и его династия вечно будут чтить память Вильгельма…

Этому эпизоду посвящены характерные места в появившихся недавно воспоминаниях «Erlebnisse im Kriege» [1] Полное оригинальное название «Erlebnisse im Weltkrieg», (Berlin, Stuttgart, 1920). – Здесь и далее примеч. ред. вождя германского центра, бывшего министра финансов в первом германском республиканском кабинете, доктора Эрцбергера, который благодаря своей близости к тогдашнему канцлеру Бетману-Гольвегу, очевидно, был посвящен во все детали предстоящего «дела». Но Эрцбергер, как, впрочем, и Людендорф, а вместе с ними и Гельферих, побывавший в Москве после убийства графа Мирбаха (6 июля 1918), одинаково подчеркивают, что августовский план генерала Гоффмана, политически подготовленный в самой России не только красновской челобитной, но еще в большей мере знаменитой по своей внезапности «ориентацией» Милюкова на немцев, – все эти современники и участники событий согласно указывают, что план двинуть восемь дивизий, стянутых под Псковом, на Петроград были сорваны исключительно событиями на германском фронте во Франции [1] Полное оригинальное название «Erlebnisse im Weltkrieg», (Berlin, Stuttgart, 1920). – Здесь и далее примеч. ред. . В ночь на 9-е августа англо-французская армия прорвала германские линии в район Мондидье на большом участке, и с того момента вплоть до капитуляции и заключения перемирия немцам «уже не до России было»: дивизии, сосредоточенные в Орше и в Пскове, понадобились для затычки западных дыр, а других свободных резервов для действия против Петрограда и Москвы уже не было.

Так, по свидетельству беспристрастных летописцев императорской Германии, грандиозному плану, имевшему при тогдашних условиях много шансов на успех, не суждено было осуществиться. П. Н. Милюков скоро опять пошел в Каноссу, переправившись в Париж, а оттуда в Лондон; Краснов же, изгнанный донской Радой и скомпрометированный у Деникина, перенес свою квартиру на другой конец России – в Ревель, в ряды Северо-Западной армии, в момент, когда она готовилась взять Петроград и оттуда протянуть руку Деникину, наступавшему через Орел и Тулу на Москву… 6

Об этом и другом говорили русские пассажиры – «беженцами» нас тогда еще не называли.

«Он» выслушал различные пророчества, политические и стратегические объяснения общего положения, а также рассказы о том, как каждый из пассажиров, прежде чем попасть на суденышко, отвозившее нас к берегам Финляндии, должен был пройти через Сциллу и Харибду всевозможных виз, шлагбаумов, опросов и арестов, – выслушав все это с олимпийским спокойствием, он молвил, наконец, сильно потянув вниз свой длинный левый ус:

– Еще хуже будет… Хуже…

Такие же проблески здорового оптимизма и веры в Россию мне довелось обнаружить через некоторое время в Гельсингфорсе у другого известного русского общественного деятеля – у В. Д. Кузьмина-Караваева 7, о котором кто-то еще в Петрограде однажды метко сказал, что в царскую эпоху «это был либерал в генеральских кругах и генерал – в либеральных». Хотя заслуга эта перед российской общественностью невелика, но в Гельсингфорсе весной и летом 1919 года В. Д. Кузьмин-Караваев, несмотря на свои преклонные лета и расшатанное здоровье, все же сделался активнейшим членом так называемого Политического совещания при будущем главнокомандующем Северо-Западного фронта. Он вел переговоры (через переводчиков) с англичанами об оружии и снаряжении, с американцами – о продовольствии для Петрограда, а в свободные часы срывал «фронду», исходившую от столпа гельсингфорсской оппозиции некоего сенатора С. В. Иванова, бывшего председателя Петроградской городской управы. Тот, например, находил, что все дело снабжения Петрограда продовольствием и санитарией должно быть представлено «закономерному органу городского самоуправления», каковым он столь же закономерно считал себя и двух-трех петроградских гласных, а не самочинному Политическому совещанию при главнокомандующем.

В этом выражалась вся его оппозиция. Но за эту дерзновенную смелость С. В. Иванов и прослыл тогда в Гельсингфорсе «демократом», вождем оппозиции, между тем как либерал генеральских кругов – В. Д. Кузьмин-Караваев – тяготел больше к «умеренным» централистам.

И вот однажды – это было вскоре после первого неудачного наступления на Петроград со стороны Ямбурга – когда молодые элементы за чашкой чая у А. В. Карташева 8стали напирать на Политическое совещание, требуя от него больше активных действий, В. Д. Кузьмин-Караваев, выслушав горячие речи, спокойно молвил с выражением глубокой покорности судьбе:

– Погибла Греция, погиб Рим, погибнет, очевидно, и Россия…

То же пророчествовал, как мы видели, и наш спутник на пароходе, которому через 10 месяцев после описанной здесь встречи суждено было стать на некоторое время общемировой знаменитостью и «почти» золотыми буквами вписать свое имя в страницы истории России.

Это был – Юденич.

* * *

Я начал свой труд с описания встречи с Юденичем, конечно, не потому, что я склонен был считать его выдающейся фигурой в области политики или стратегии: еще меньше в мои задачи входило сделать из него национального «героя», которому якобы только по злому капризу судьбы не удалось завершить дело освобождения Петрограда осенью 1919 года и тем самым автоматически положить начало общему изгнанию большевиков из России.

Напротив, мне хотелось бы только показать, как идеология белого противобольшевистского движения неизбежно должна была привести к магическому превращению маленького ничтожного человека в «диктатора», что социально-политические силы, лежавшие в основе антибольшевистской вооруженной борьбы на всем протяжении российской территории, неуклонно и неминуемо должны были привести к краху всего движения – независимо от вопроса, где какой «диктатор» действовал, находился ли летом и осенью 1919 года на берегах Финского залива «сам» Верховный правитель или только его наместник – карикатура «главнокомандующего» – Юденич.

Болезнь белого движения была ведь не в лицах, не в тех или иных военно-политических «фигурах», оказавшихся по случайному стечению обстоятельств во главе, а в отсутствии у него идеологии или, точнее, по выражению Анатоля Франса, в злой его идеологии.