Юрий Богданов - Очерки о биологах второй половины ХХ века

В ленинградскую школу клеточных физиологов и цитологов я попал в 1957 г. История началась на год раньше. В июле 1956 г. вместе с моим товарищем по группе студентов-физиологов Московского университета Олегом Гомазковым [10] О. А. Гомазков, ныне доктор наук, профессор, сотрудник Института гематологии РАМН. я отправился на преддипломную практику на Севастопольскую морскую биологическую станцию АН УССР (теперь это – Институт биологии южных морей Национальной АН Украины). Одновременно с нами на биостанции были в командировке Алексей Викторович Жирмунский и его помощница, работавшие в Зоологическом институте АН СССР (ЗИН) в Ленинграде. Из уст Жирмунского я узнал, что в Ленинграде идёт подготовка к созданию нового института – Института цитологии АН СССР. Директором-организатором института уже назначен известный цитолог и физиолог, член-корреспондент АН СССР Д. Н. Насонов. Эта новость меня чрезвычайно заинтересовала.

Дело было в том, что в начале лета 1956 г. вышла из печати книга ученика и сотрудника Насонова, А. С. Трошина, «Проблемы клеточной проницаемости», и перед поездкой в Севастополь я познакомился с ней. Как и многие студенты-дипломники, я был озабочен поиском возможностей для профессиональной работы после окончания университета, присматривался к разным коллективам физиологов и просматривал свежую литературу по проблемам физиологии. Книгу Трошина я начал читать ещё до встречи с Жирмунским. Оригинальная теория паранекроза Д. Н. Насонова и В. Я. Александрова и тесно связанная с ней сорбционная теория клеточной проницаемости, развитая А. С. Трошиным, меня заинтересовали. В первую очередь меня увлекла оригинальность этих теорий и энергичная полемика между сторонниками двух теорий клеточной проницаемости: сорбционной (во главе с Д. Н. Насоновым) и мембранной (во главе с Д. Л. Рубинштейном), а кроме того привлекал романтический ореол вокруг фигур Д. Н. Насонова и В. Я. Александрова – борцов с «теорией» самозарождения жизни О. Б. Лепешинской и близкими к ней взглядам Бошьяна.

Д. Н. Насонов в 1920-х годах в Ленинградском университете. (Здесь и далее – из архива ИНЦ РАН).

Лепешинская считала, что новые клетки возникают из «внеклеточного вещества» и «доказывала» это с помощью чудовищных по неграмотности опытов, которые проводились буквально в грязи. У Бошьяна таким же образом «возникали» вирусы. Лженауку Лепешинской можно было назвать «клеточным флангом» реакционной лысенковской биологии, поддержанной государством, проще говоря – одной из официальных доктрин советской биологической науки 50-х гг. XX в. [11] Художественное, но абсолютно верное описание обстановки в науке, в тех кругах где господствовала О. Б. Лепешинская, можно прочесть в книге О. И. Грабарь (Епифановой) Мраморные ступени: М.: 2006. Тов-во научн. изд. КМК 185с.

Д. Н. Насонов и В. Я. Александров отважно боролись с этой лженаукой. Их деятельность несла свежий ветер в физиологию, замученную к тому же другой доктриной – установкой так называемой Павловской сессии АН СССР и АМН СССР (1950 г.), которая в кулуарах шаржированно звучала: «Ни шагу в сторону от великого учения И. П. Павлова». Школа сравнительной физиологии беспозвоночных животных, которую создал руководитель моей дипломной работы член-корреспондент АН СССР Х. С. Коштоянц, была более современной и научной, но всё же конформистской, ибо находилась под давле нием павловского учения об условных рефлексах. Позже, после кончины в 1960 г. Х. С. Коштоянца, его ученик Д. А. Сахаров и другие продолжили развивать физиологию беспозвоночных, используя принципы этологии и другие новые подходы. А в 1956 г. встреча с А. В. Жирмунским – учеником Д. Н. Насонова – позволила мне освободиться от «мягких шор», существовавших в научном коллективе Х. С. Коштоянца.

Алексей Викторович Жирмунский увлекательно рассказал мне о личности Д. Н. Насонова, о коллективе его соратников, о целях организации нового института – объединить под одной крышей всех исследователей клеток: протистологов, цитологов, генетиков, радиобиологов, клеточных физиологов, биофизиков, биохимиков… Специальности «молекулярная биология» и «клеточная биология» тогда в нашей стране еще не оформились, эти названия пришли к нам после Международного биохимического конгресса в Москве в 1961 г.

Под этим заголовком скрывается совсем не то, к чему привыкли пуганые жители нашей страны в XX веке.

А. В. Жирмунский особенно серьёзно рассказывал мне о принципах подбора людей для нового института: делалась проверка на человеческую порядочность, на незапачканность пособничеством лысенковцам (назовём так всех, отказавшихся от классических научных взглядов ради сохранения работы или материальных выгод), а это были строгие критерии. Вообще, в среде научной интеллигенции тех лет людей делили по принципу «с кем дружишь»: с кем сотрудничаешь, какие взгляды отстаиваешь в своих публикациях и докладах, и как поступаешь в ситуации, когда власть предержащие припирают тебя к стенке. При этом дело было не в том, является человек членом КПСС или нет: порядочные и непорядочные люди были среди тех и других.

А. В. Жирмунский (кстати, член КПСС) должен был стать и стал учёным секретарём создаваемого института. По заданию Насонова он подбирал новых сотрудников и играл роль самого активного организатора накануне создания Института цитологии и в первые годы работы Института. А. В. Жирмунский и А. С. Трошин были довоенными учениками Д. Н. Насонова, так же как он участвовали в обороне Ленинграда во время Великой Отечественной войны, вместе работали в послевоенном холодном и нищем Ленинграде. Это был «бытовой» фон их сотрудничества, а в науке они стояли на высоких нравственных позициях. Жирмунский сказал мне в 1956 г., что подбор сотрудников для нового института ведётся тщательно, с учётом не только их научных интересов и способностей, но и с проверкой на порядочность, а именно с рекомендациями от тех людей, которым Насонов и его соратники доверяют.

Ученики Д. Н. Насонова – сотрудники кафедры физиологии животных ЛГУ накануне создания Института цитологии: В. П. Трошина, А. В. Жирмунский, И. П. Суздальская, Б. П. Ушаков. 1950-е годы.