В. Фролов - Андрей Пастухов. Кто он?

– Покажу новый способ определения положения, – пояснил он, склонившись над планшетом, – практически еще сам им не пользовался.

Дважды определил по разным ориентирам положение точки стояния и, убедившись, что погрешность незначительна, пояснил суть способа и порекомендовал им пользоваться; начал «стрелять» по контурам, совмещая скошенный край линейки кипрегеля с точкой стояния и контуром на планшете и проверяя их взаимное положение взглядом в зрительную трубу и прочерчиванием линии.

– Существенных отклонений не отмечается, – заключил полковник, – для начала неплохо, этим и ограничимся.

Из-за спины полковника поручик жестом руки с поднятым вверх большим пальцем дал понять, что все в порядке.

Возвратившись на базу, полковник «гонял» Пастухова не только по топографии, воинским уставам, но и по математике.

Поручик с удивлением пожимал плечами: «Что это с полковником? Он на сей раз, кажется, сам себя решил в требовательности перещеголять?»

Считая, что Пастухов удовлетворил его своими ответами, полковник, учинив в полевом журнале запись о произведенной проверке, отбыл.

Как позже стало известно, в результате проверок всех учащихся полковник Коверский представил начальнику военно-топографического отдела рапорт, в котором отметил недостаточную подготовку учеников по многим общеобразовательным предметам, а также в черчении и рисовании и предложил расширить программу подготовки в учебной команде. С нового учебного года в расписании занятий появились картография, география и история.

Тяжело доставались удовлетворение и благополучие в учебе. Возвращаясь с «поля», Андрей с трудом стаскивал пропитанное потом обмундирование и тяжелые сапоги и бежал обмыться в Мсту. Вода едва освежала – за долгий день, которому, казалось, не было конца, она прогревалась, распыляемая при скачке через камни порогов. Выходил из воды он пободревшим, думая: «Нет! Очень здорово, что на севере такой длинный день, а то когда бы сделать все успевали?»

Наскоро поужинав, или еще только пообедав, – трудно было сказать, что это было, хотя и вечернее время, – приходилось составлять дневник, заполнять кальку высот и контуров. Он взял себе за правило все, что снято за день на планшете, оформлять во всех других документах согласно инструкции и отклонений не допускал.

Как бы ни хотелось спать, но часок-другой иногда удавалось погулять по деревне, восхищаясь белыми ночами, напоенными запахами луговых трав, замешанными на речном тумане.

А наутро снова бесконечное выискивание рейкой положения тонкой линии, что на планшете извивается змейкой и называется горизонталью.

Самый старший из ребятишек, нанятых на работу, стоит рядом с мензулой и, как ветряк, размахивая то красным, то белым флажком, дает знать тем, что бегают с рейками, о переходе на следующий изгиб контура леса или канавки, как только Андрей командует: «Дальше!»

Когда вышли в поле первый раз, то этот старший спросил:

– Андрей! Зачем это надо тебя зонтом прикрывать, ведь дождя-то нет?

– Вот чудак, – серьезно начал пояснять Андрей, – ты видишь, как солнышко мне в глаза от белой бумаги отражается?! Ослепнуть можно.

– А! Это как зимой на снег долго не насмотришься, когда солнышко яркое, – быстро сообразил Антипка, стоящий рядом.

– Во, какой ты шустрый, – обиженно буркнул старший. – Как будто без тебя не кумекаю, что к чему.

– Все поняли, вот и хорошо, – примирительно сказал Андрей. – А теперь сигналь Ермилке!

Взмах красным флажком – и маленький человечек с длиннющей линейкой-рейкой с бело-красно-черными шашками засеменил по пыльной полевой дороге, отмечая стоянками все ее замысловатые изгибы.

Лето промелькнуло незаметно. Еще недавно, выкроив минутку, Андрей со своими помощниками лакомился ягодами в зарослях малинника или на солнечных полянках с зелено-синим ковром черничника, а теперь зарядил нудный, мелкий, не перестающий целыми днями дождь. Порывистый ветер бросает горстями брызги на планшет из-под зонта. Бумага «рубашки» его, до звона натягивающаяся под солнцем, теперь вздувается волнами. Твердый карандаш, крошившийся графитом в солнечные дни, теперь режет ватман планшета, не давая сочной линии контура на нем.

– Андрей! – взмолился маленький Антипка. – Может, хватит на сегодня?

– Ну-ка не ной, – цыкнул на него Ильюшка, как старший над ними и оттого полагающий, что Андрей знает, что делает: как будто не видит, что тот сам весь мокрый с головы до ног.

Андрею жалко малышей. В своих дырявых одежонках, босые, промокшие до последней ниточки, ребятишки дрожат, стоя под зонтом, тесно прижавшись друг к другу, лязгают зубами. «Как же пошлешь их, бедняг, снова с рейкой в сплошную мокроту листвы и травы».

– Шабаш, ребятня! По домам, – закрывая планшет чехлом, говорит он.

Маленькие помощники с радостью помогают убирать кипрегель, мензулу и, разобрав инструмент, кому что положено нести, вприпрыжку устремляются к деревне.

– Завтра выходим на работу? – спрашивает Ильюшка, обернувшись к Андрею, когда подходили к деревне.

– Если дождь не перестанет и к завтра, то не пойдем.

– Он не перестанет, я знаю, – встревает в разговор Антипка, – бабушка говорила, что если дождь начался с утра, то на три дня он.

– Не мели, Емеля, осенью это не считается, – поясняет Ермилка.

В середине октября учебная команда в полном составе возвратилась в Петербург. Начались экзамены, в результате которых восемь учащихся, не набравшие 7–8 баллов из 12 по экзаменуемым дисциплинам, были отчислены. Андрей был переведен в старший класс.

С 1 ноября снова учеба, три с половиной часа ежедневно черчение и каллиграфия. Андрея это не тяготит, его успехи отмечает обучающий офицер, а к концу учебного года заведующий командой выделяет Пастухова среди других и представляет к производству в унтер-офицеры.

Приказом по Корпусу военных топографов № 46 от 1 апреля 1879 года Андрей произведен в унтер-офицеры и назначен на службу в топографическую съемку Курляндской губернии.

– Господа! – вскочив на стул, стараясь перекричать гомонящих сослуживцев по команде, гремел басом новоиспеченный унтер Перфильев. – Теперь нам все нипочем, мы военные топографы – и баста!

– Зря шумишь, господин унтер, – стаскивая Перфильева со стула за полу мундира, успокаивает его Андрей, – мы входим в корпус, но будем толпиться у его порога без приглашения за стол.

– Как так? – возмущается его собеседник. – Ты в себя не веришь, Пастухов?

– Сам в себя верить можешь сколько хочешь, а как заставить, чтобы в тебя другие поверили?

– Тебе, Пастухов, грешно так говорить, – пытался разубедить Андрея товарищ, видя его неудовлетворенность, даже на таком торжестве, как эта вечеринка, устроенная по поводу окончания зимней учебы и производства в унтеры, – ты всегда был первым у нас, и тебе ли сомневаться в своем будущем?