В. Фролов - Андрей Пастухов. Кто он?

Андрей оторопел не на шутку. Он тоже был наслышан о строгости подполковника. Высокого роста, с крупными чертами казавшегося непроницаемым лица, он производил впечатление самой жесткости, только большие серые и очень внимательные глаза выдавали скрываемое добродушие характера.

– Как хотите, а я устал от поиска пропусков, – под вечер, распрямившись над планшетом, сказал подполковник, – сдаюсь, нет больше сил.

– А вы, господин подполковник, и вправду переусердствовали не в свою пользу, – смеясь, сказал начальник отделения в тон Кульбергу, – не рассчитали силы и потратили их зря, ведь я вам заранее докладывал, с чем встретитесь у Пастухова.

– Нисколько не сожалею о содеянном, в познании обретается истина, – направляясь к базе команды, заключил Кульберг.

В октябре, когда все топографы были в сборе и занимались камеральными работами, из Санкт-Петербурга поступил высочайший рескрипт по итогам топогеодезических работ года, по которому, в числе прочих, унтер-офицеру Андрею Пастухову было пожаловано за усердие 15 рублей. В его положении военного топографа унтер-офицерского звания, при должностном окладе в 180 рублей в год на все житье-бытье и обмундирование, да по 25 копеек «порционных», полевых в летний период, 15 рублей были немалые деньги, но главным стало признание его усилий в топографическом деле.

Митава – небольшой, уютный городок, есть где молодому человеку поразвлечься, тем более что свободного времени вечерами много.

– Сегодня опять дома сидеть будешь? – обращается к сидящему над учебником Андрею Антип, с которым они так и остались вместе жить на зиму.

– Да! Буду сидеть, – нарочно сделав строгое выражение лица и вперив глаза в друга, ответил Андрей, – если я не буду сидеть эту зиму за этим столом, то придется в этой твоей Курляндии сидеть, может статься, всю жизнь.

– А тебе подай: «Кавказ подо мною. Один в вышине», – со смехом продекламировал Антип, возводя руки ввысь.

– Повторяешься, друг, и не надейся, что заведешь меня, – сказал Андрей, отмахнувшись от друга, – иди, иди, а то Бирутку другой унтер перехватит.

Андрей бывал на пирушках, которые посещать за честь почитали многие его коллеги, а потом месяцами не могли рассчитаться с хозяевами за «стол», у него же занимали. Он же деньгами, хотя и небольшими, распоряжался серьезно, научился их ценить, всегда предполагал, что завтра они могут быть нужнее, чем сегодня.

«Молодец же Антипка, – подумал Андрей, когда тот, напевая мотив модного романса, нырнул в темноту осенней ночи, – как у него все просто получается, никаких забот, день прошел – и ладно. А у меня все обременено мыслями о последствиях своих действий. Как тяжело порой жить в вечном напряжении. Может, и верно: плюнуть на все, да и пустить на авось, куда вывезет?»

– Баста! – твердо сказал Андрей, стукнув ладонью по столу. – В таком настроении меня может далеко занести, надо бы выйти на люди.

Набросив на плечи дождевик, он только в пути решил, куда пойти, чтобы только не оставаться в такой скучный вечер одному: «К Мануилу, тот тоже, наверное, дома».

Затяжная прибалтийская осень угнетала Андрея. Ни зима, ни лето. Так надоели дожди, а им конца не видно. В чертежной ежедневно одни и те же лица, да и переговорено, кажется, все. Скука.

– Эх и горемыки мы, – со вздохом выдавил Кирхгоф, тяжело поднимаясь с холодной кровати, в которой лежал в том, в чем пришел с улицы, когда вошел Андрей. – Вижу, и ты раскис?

– Не говори, дружище, места не нахожу себе, – подтвердил Андрей, плюхнувшись на одиноко стоящую посередине небольшой, почти пустой комнатки скрипучую табуретку, почерневшую от старости.

– Может быть, жениться? – усмехаясь, продолжал Мануил. – Все какое-то разнообразие бы в жизнь привнесло сие новшество.

– Вот именно новшество, но его само еще нужно внести, – рассмеялся Андрей, – в «Положение» о нашем с тобой положении. Когда отменят параграф двадцать пятый о нашем безбрачии, тогда и женишься.

– Это и я помню, но все же мысли подобные в голову лезут, как и многие, пусть и невероятные иногда, с ними как-то раскрепощаешь свою голову, – мрачно продолжал Мануил.

– Так ты подай в отставку, – совсем не в тон другу подсказал Андрей, – тогда и жениться можешь, да и будешь делать, что твоя душенька пожелает.

– Неуместны твои советы, Андрюшка, – обидчиво сказал Мануил, – сам…

– Знаю. Знаю, прости, – перебил Андрей друга и, вскочив с табуретки, уперся обеими руками в плечи сидящего на краю кровати Мануила, стараясь уловить, не обиделся ли тот на самом деле на его неуклюжую шутку.

Андрей давно знает Кирхгофа и его старенькую мать, всю жизнь выбивающуюся из сил, чтобы вывести сына в люди, в которых ей самой так и не пришлось побывать. Дочь разорившегося и рано умершего еврея, неведомо как оказавшегося в России, была несчастливой в своей личной жизни и теперь коротала свои дни в одиночестве, в небольшой двухкомнатной квартирке двухэтажного деревянного домика, затерявшегося в зеленых дебрях Выборгской части. Вспомнив о матери Мануила, Андрей не то чтобы позавидовал другу, что у него есть мать, которая всегда хочет помочь сыну в трудную минуту, но ему стало боязно за себя, не ожесточится ли он без душевной поддержки, столь необходимой в трудной борьбе за выживание в этом суматошном мире.

– Не унывай, дружище, – словно угадав мысли Андрея и стараясь успокоить его, сказал Мануил, снимая его руки, которые тот, уйдя в свои сокровенные мысли, как будто забыл на его плечах.

– Ну нет! Никакого уныния, – оживился Андрей, – давай подумаем, чем займемся, – и непременно бездельем.

Нечасто приходилось вот так расслабиться, но Андрей обрадовался одной этой мысли. Напряжение последних месяцев давало себя чувствовать, он стал раздражителен, что заметили даже товарищи, всегда видевшие в нем спокойного и рассудительного, не по возрасту серьезного, но всегда душевного друга.

«Не принятые в училище по недостатку вакансий могут держать экзамен второй раз (в последующие приемы)», – так сказано в параграфе 13 «Положения об училище».

– Ты понимаешь, что это для меня значит? – вопрошал Андрей потом Кирхгофа.

– Знаю, что для меня это не имеет никакого значения, – отвечал в тон Мануил, – а что касается тебя, то сомневаюсь, чтобы полковник Штраус и тебя благословил на сей подвиг.

– Выход запасной есть, но начнем действовать по всем правилам.

По «правилам» не получилось: полковник не поддержал ходатайство начальника отделения о рекомендации унтер-офицера Пастухова к поступлению в Военно-топографическое училище, полагая, что ему, дворянину, провидением уготован чин блюстителя чистоты Корпуса военных топографов. К этому времени корпус в большинстве своем состоял из классных военных топографов, в том числе офицеров, происходящих из сословий, далеких от дворянства.