В. Фролов - Андрей Пастухов. Кто он?

– Забегай ко мне домой, – сказал однажды унтер Андрею, – не то еще расскажу.

С тех пор старый унтер-офицер и юный писарь стали большими друзьями, Андрей многое узнал о Кавказе, его недоступных вершинах, покрытых вечными снегами, о диком нраве горных ручьев и рек, о вечнозеленых лесах и богатых полях жарких долин, о свободолюбивых людях, там живущих, об удивляющих своей храбростью и много повидавших русских богатырях. Андрею досталось несколько небольших книжек о баталиях русских войск на Кавказе, затертых, зачитанных в походах и оттого ставших еще более ценными для него.

Зачитывался Андрей и «Вечерами на хуторе близ Диканьки» Гоголя, а когда он пересказывал прочитанное ребятишкам, собирающимся около их хаты в длинные осенние вечера, то многие из них после этого боялись возвращаться домой. Ему приходилось самому разводить детей по хатам, что не мешало тем снова и снова требовать повторения рассказов со всеми их ужасами на следующий вечер.

Мечты обуревали пылкое воображение Андрея. Он наслаждался услышанным и прочитанным, но со временем хотелось самому увидеть многое из того, о чем он узнавал от других, а для этого надо быть либо путешественником, либо воином. Работая всю жизнь писарем, вряд ли он имел бы возможности для этого.

Многие его коллеги по канцелярии, что греха таить, мечтали о том, как бы за счет менее удачливого в карьере соседа по столу подняться на какую-то ступенечку повыше, и дальше стен канцелярии их намерения не простирались. Андрей же хотел познать мир далеко за горизонтом их Деркула.

«Надо учиться, – говорил себе Андрей. – А где и как?»

– Приходи вечерком ко мне, – сказал однажды старый учитель, у которого Андрей учился в училище, – потолкуем.

Пришлось браться за учебу снова. Учитель помогал доставать учебники по гимназической программе, изредка устраивал проверки усвоения материала, хвалил за настойчивость.

Закончился первый год службы Пастухова в канцелярии. 18 августа начальник канцелярии пожал ему руку и поздравил с днем рождения. Андрею исполнилось 16 лет.

Под осень по канцелярии пополз слушок, что в этом году полковнику Леонову предписано послать одного из помощников писарей на курсы письмоводителей в столицу.

– Слышал, Андрюша, новость? – спросил как-то унтер-офицер, когда они вместе возвращались после работы. – Одного на курсы посылают.

– Говорят, да мне ведь все равно, – стараясь казаться равнодушным к этим слухам, ответил тот, – меня не пошлют.

– А я бы послал тебя, – решительно высказал свою мысль унтер-офицер.

– Что вы, – покраснев от добродушной прямоты собеседника, начал Андрей, – вон сколько у нас в канцелярии желающих, постарше меня и с опытом.

– Все это так, но не все из них достойны, – решительно излагал унтер-офицер Андрею свою мысль по этому поводу.

Скоро в канцелярии стали поговаривать о конкретных кандидатах на курсы, и возникла неловкость в отношениях среди служащих. А Андрей и на самом деле был далек от того, чтобы думать, будто его кандидатуру можно серьезно рассматривать, да и сослуживцы к нему относились по-прежнему благодушно, никто в нем соперника для себя не усматривал.

– Андрей! – однажды как-то по-особенному крикнул помощник начальника, выходя из кабинета шефа. – Быстро к штабс-капитану!

Сборы были недолги. Через трое суток в вагоне третьего класса, до отказа набитом разношерстной публикой, мешками и корзинками, Андрей подъезжал к Санкт-Петербургу. Вокзальная сутолока вначале поразила его, не привыкшего к скоплению такой массы людей, беспорядочно снующих в разных направлениях, как муравьи на тропе к муравейнику. В глазах рябило от человеческой мешкотни; крики носильщиков, говор толпы, гудки паровозов, громыхание движущихся вагонов и лязг буферов сливались в один гул.

Поток пассажиров вынес Андрея из поезда. С небольшим деревянным ящиком в руках, что остался от солдатской службы отца, Андрей наконец протиснулся под аркой Николаевского вокзала и выбрался из толпы, как щепка из бурного речного потока, распавшегося на отдельные небольшие ручейки и оттого потерявшего свою силу. Теперь он остался один на широкой Знаменской площади.

День начинался хмурым полутемным утром. За частой сеткой мелкого, сеющего с низкого неба дождя по всему периметру округлой площади тускло вырисовывались серо-зеленые громады строений с глубокими прорезями проспектов между ними.

Завидев поблизости городового, Андрей подошел к нему и спросил, как пройти на улицу, на которой размещалось Главное управление государственного коннозаводства. И хотя городовой сказал, что это далековато, юноша решил идти пешком, хотелось сразу же посмотреть на диковинную столицу, да и денег лишних на извозчика не было.

Подготовка оставляла желать лучшего, но Андрей сразу вошел в размеренный ритм учебы на курсах. Благодаря усидчивости со временем преуспел в усвоении преподаваемых дисциплин. Как ни трудно было учиться, но Андрей выкраивал немного времени на знакомство с городом. Он не мог упустить предоставившийся случай побывать в столице и посмотреть ее. Каждую свободную минутку он уделял осмотру достопримечательностей, знакомству с уличной жизнью.

Бродя с товарищами по вечернему Невскому проспекту, всегда заполненному толпами гуляющих, Андрей мысленно пытался представить себе жизнь за стеклами ярко светящихся окон, но так и не мог, еще не видел он другой жизни, кроме той, что была его уделом в далеком степном Деркуле, а жизненного опыта и фантазии не хватало.

Если он раньше слышал от бывалых людей о столице рассказы, то запоминались ее дожди, поливающие чуть ли не каждый день, страшные морозы, но теперь Андрей убеждался лично, что она, эта Северная Пальмира, сама красит суровую северную природу.

Пытливый по характеру, Андрей силился понять, как можно было взметнуть на такую высотищу ангела на шпиле Петропавловского собора, укрепить на постаменте огромный гранит Александровской колонны, доставить к месту, где теперь возвышается символ города Медный всадник, карельский валун, гораздо больший, чем их хата.

Проходя мимо Исаакиевского или Казанского собора, Андрей восхищался ими и одновременно чувствовал себя придавленным величием их колонн, если вступал в тень поддерживаемых ими портиков. Когда же в одно из зимних воскресений ему вздумалось выбраться на середину Невы, закованной ледяной броней, то казалось, что он видит город, его дворцы, очерчивающие берега набережные, мосты, нависшие над рекой, стрелку Васильевского острова и Петропавловскую крепость с места, не только буквально неземного, но и фантастичного, не всем доступного. И, конечно, казалось Андрею, что никакому рассказчику не передать всей красоты и силы воздействия на человека того, что он сам здесь может увидеть, запечатлеть в своей памяти.