Андрей Жариков - Полигон смерти

Куда же все-таки исчезли банки со свиной тушенкой? В тот же день, как стало известно о пропаже, я приказал построить солдат, готовивших площадку, и велел всем снять гимнастерки для контроля. Вдруг ребята употребили в пищу тушенку и теперь все поражены боевыми радиоактивными веществами.

Приставляя зонд рентгенометра к животу каждого, я внимательно следил за стрелкой микроамперметра. Вероятно, некоторые солдаты имели незначительные следы заражения кожного покрова. Прибор показывал тысячные доли рентгена, но, обеспокоенный даже этим, я отобрал ребят, у которых прибор показывал степень заражения несколько больше, и приказал немедленно направить их в госпиталь. Мы испытывали консервы в открытом и закрытом видах при атомном взрыве, их радиоактивность долгое время оставалась высокой. Все, кто ел консервы, обязаны срочно пройти спецобработку.

Командир взвода смутился:

— Ели все. И я тоже. Подогрели на костре вчера вечером… Жаль было губить такое добро. Оставили десять банок, их вполне достаточно…

Вблизи опытной площадки прибор показывал высокий уровень гамма-фона, поэтому показания степени зараженности солдат могли быть неточными. Но после душа в дезактивационном пункте, развернутом военными химиками по всем правилам, показания приборов уже не тревожили ни меня, ни специалистов службы радиационной безопасности.

В дальнейшем испытания БРВ на полигоне не проводились. Участок земли, где применялись боевые радиоактивные вещества, так и остался за колючей проволокой. Насколько он был опасен? Неспециалисту в этой области судить сложно, но показателен такой случай.

В районе аэродрома после тех испытаний захоронили небольшие контейнеры и даже собранные осколки бомб, начиненных БРВ. Через пять — шесть лет строителям потребовалась металлическая арматура, и кто-то вспомнил о той «могиле». Решили вскрыть ямы и достать нержавеющие, не поддающиеся кислотам емкости. Полковник Крылов, ставший заместителем начальника полигона по научной работе, санкционировал этот поиск с условием тщательного анализа всего того, что было захоронено. Проверка показала: емкости и все другое, что при захоронении было сильно загрязнено радиоактивными веществами, стали совершенно безопасными. Время — лучший дезактиватор.

Закат солнца в степи рисует на безоблачном небосводе ярко-красные, с золотистым отливом, сполохи. Кажется, что где-то далеко за горизонтом раскаленные огненные шары упали на землю и никак не могут остыть. Если бы художник изобразил на полотне картину такого заката, то люди, не бывавшие на казахстанских просторах, вряд ли поверили бы, что такое возможно в природе. Кто-то сказал мне, что раньше, когда не испытывали атомные бомбы, такого причудливого зрелища он не наблюдал. Во мне они будили необъяснимую тревогу.

Любуясь закатом возле фонтана перед штабом, я не заметил, как подошел ко мне начальник отдела. Разговорились. В такие минуты узнаешь о людях то, чего они не скажут, считая неуместным, на рабочей площадке. Я узнал, что наш командир Гуреев прошел службу от командира огневого взвода до командира части. До войны окончил Военную электротехническую академию, был оставлен преподавателем. Иван Николаевич участвовал в войне с Финляндией и с первых дней — в Великой Отечественной.

Гуреев — один из создателей заградительного электризованного щита под Москвой в 1941 году. Десятки километров опутывали провода, по которым пропускался ток высокого напряжения. С должности начальника электромеханического факультета он приехал на ядерный полигон и, руководя пятым сектором, одновременно был заместителем начальника полигона по науке. В 1956 году возглавил полигон. Получил звание генерал-лейтенанта.

И несловоохотливый обычно Горячев рассказывал, что его во время учебы в артиллерийской академии приглашали сниматься в роли гренадера-богатыря. Потом узнал, что Горячев воевал под Сталинградом, дошел до Берлина, имел пять орденов, еще в войну стал майором. Не ведал я тогда, что он был болен и в сорок пять лет будет уволен по этой причине. Мало знали мы друг о друге…

Не помню случая, чтобы на полигоне кто-то пожаловался медикам на повышенную дозу радиации. Может, потому, что жаловаться было небезопасно.

Пришел я как-то в поликлинику полигона и говорю женщине-врачу:

— У меня температура, потому что сегодня получил много рентген.

— Замолчите немедленно! — возмутилась эскулапша. — Я не знаю никаких ваших рентгенов, не знаю, где вы были и чем занимались. Это не мое дело. У вас грипп…

— Да нет у меня гриппа. Поверьте, я был сегодня в опасной зоне и что-то почувствовал неладное. Температура, поташнивает…

— Мне запрещено говорить об этом. Если вы даже облучились, я обязана записать, что у вас грипп. Как и вы, я давала подписку.

На следующий день, проходя мимо жилого дома, я увидел на балконе ту женщину-медичку. Она смотрела в бинокль в сторону Опытного поля. Из комнаты слышался мальчишеский голос:

— Мама, я же тебе сказал, что сегодня атомного взрыва не будет…

Выходит, многое она знала, за исключением того, чем и как помочь больному, получившему высокую дозу радиации. Но не медики были повинны в том, что не могли оказать действенную помощь людям, пострадавшим от атома. И даже не секретность ограничивала их лечебную практику. Проблема исцеления от лучевой болезни не только в те годы, но и теперь, как свидетельствует Чернобыль, не решена.

Тягостный разговор с начальником пятого сектора.

— Сожалею, но вынужден передать на вас дело военному прокурору, — ошеломил меня полковник Гуреев. — По вашей вине несколько солдат с сильными ожогами от боевых радиоактивных веществ отправлены на лечение в московский госпиталь.

— В чем же моя вина? — удивился я.

— Вы испытывали БРВ, заразили солдатское обмундирование, надетое на чучела, и бросили в поле. Солдаты надели это обмундирование на себя и сильно пострадали. Не убрав зараженные объекты, вы уехали отдыхать…

Мне стоило больших усилий отвечать спокойно:

— Я не разрабатывал и не испытывал БРВ, даже не знаю о поражающих свойствах этого оружия. Испытывали его специалисты-химики. К тому же я не испытывал и обмундирование, не выставлял манекены. Получив около сотни комплектов обмундирования, в соответствии с вашим приказом, я все это выдал под расписку химикам. А когда они закончили работу, потребовал от них акт о том, что зараженное обмундирование уничтожено. Акт у меня в сейфе. Продовольствие, которое я выставлял на площадке, сжег лично и убежден, что ни один сухарь, ни одна банка консервов не остались в поле.

— Хорошо, — словно точку поставил Гуреев.

Выяснилось, что солдаты получили ожоги не боевыми радиоактивными веществами, а кислотами, составлявшими один из компонентов начинки бомбы. Жизнь и здоровье их вне опасности. Просто парням не хотелось носить истлевшие гимнастерки, вот они и обновили свое обмундирование.