Борис Соколов - В плену

Хотя сев дело несложное, но требует внимательности, и я сказал бы, чувства ритма. Медленно идешь по полю и под каждый шаг попеременно правой и левой рукой берешь из корзины горсть зерна и бросаешь перед собой. Шаги делаю небольшие, чтобы посев вышел погуще. Пройденную полосу отмечаю колышком. Со всех сторон слетаются воробьи, грачи и скворцы, вероятно, считая мои разбрасывающие взмахи рук за приглашение к трапезе. Зачем прилетают насекомоядные скворцы, я не знаю, ведь насекомых я не разбрасываю. Да и вообще в это время года корма для птиц везде достаточно и без меня.

Этим летом происходит гигантское сражение, известное как сражение на Орловско-Курской дуге. Немцы его проигрывают и откатываются на запад. Сталин назвал эту битву, впервые выигранную советской армией летом, переломным моментом войны и добавил, что проигрыш ее ставит Германию на грань катастрофы. По его словам эта победа была следствием того, что количественно и качественно выросла мощь нашей военной техники и что советские войска к тому времени приобрели огромный боевой опыт и умение вести крупные боевые операции. В этом сражении более правильно и прозорливо действовало советское командование [4] И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Политиздат, М., 1946. Доклад 6.11.1943. Cnp. 98 - 113. .

Но разве все это нельзя отнести и к противнику? Ведь и его техника и боевой опыт не были пригвождены к одному месту. И действия его командования, как иногда принято считать, не состояли сплошь из одних ошибок. А если все эти факторы прогрессировали у обеих сторон, то вполне уместно спросить: почему так случилось, что еще год назад, не говоря уже о позапрошлом 1941 году, немцы нас били, а теперь сами оказались разбитыми?

Скорее всего, наш успех в этом грандиозном сражении был обусловлен чем-то иным. В первую очередь, корни нашей победы, пожалуй, лежали в морально-нравственной сфере, а именно в прогрессирующем упадке боевого духа немецкой армии. Об этом без обиняков 7 ноября 1943 года сказал Сталин: "...поражения, понесенные немцами со времен разгрома их войск под Сталинградом, надломили боевой дух немецкой армии". По словам Льва Толстого, "это то самое, что не может быть измерено и вычислено, но является тем главным, что определяет судьбы сражений и войн".

Немаловажное значение имело и то, что "В этом году удары Красной Армии по врагу были поддержаны боевыми действиями наших союзников в Северной Африке... и в Южной Италии. Вместе с тем союзники подвергали и продолжают подвергать основательной бомбардировке важные промышленные центры Германии и тем самым ослабляют военную мощь врага. Если ко всему добавить тот факт, "что союзники регулярно снабжают нас разным вооружением и сырьем, то можно сказать без преувеличения, что всем этим они значительно облегчили успехи нашей летней кампании" [5] И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Политиздат,. М., 1946. Стр. 115. .

В воскресные дни, даже летом, крестьяне не заставляют батраков работать. Тем не менее, моей старушке становится явно не по себе, когда она видит, что я целый день ничего не делаю. И вот находится выход: мне вменяется в обязанность по воскресеньям пасти скот. Дескать, тебе все равно, где отдыхать, так посиди-ка на выгоне. Но кто же пасет скот в остальные дни недели? Никто. Здесь у каждого хозяина есть свой хорошо огороженный выгон, где скот пасется сам. Однако в нашем хозяйстве, где все валится, ограда на выгоне ветхая. Поэтому нередко наши коровы разбредаются и травят поля соседей. Особых скандалов по этому поводу не бывает лишь потому, что соседи опасаются визгливой ругани хозяйки, а еще пуще самого зятя. Все же мне не раз говорилось, чтобы я починил ограду, но все не доходили руки. На выгоне скот спокойно и мирно пасется. Ходят четыре коровы, и около каждой из них по две-три овечки. Овцы ходят только с теми коровами, которых они считают своими. Если же рядом оказывается овца, симпатизирующая другой корове, то ее отгоняют - или корова, или сами же овцы. Коровы тоже всегда пасутся постоянными парами, выражая этим обоюдную симпатию. Мерин ходит отдельно, считая общение с коровами ниже своего достоинства.

Когда в воскресенье утром пригоняю скот на выгон, то сначала я что-то делаю. Обычно, срубив несколько жердей, латаю особенно зияющие дыры. Прорех в ограде много, и все мне не заделать. Но, помня, что сегодня воскресенье, вскоре я приступаю к отдыху. Для этого сажусь в тень под дерево и достаю единственную, сбереженную на воскресенье папиросу. Коровы отлично знают, что пока я не кончу курить, с места не поднимусь. Тотчас же все стадо под предводительством беспокойного нетеля через заранее высмотренное ими слабое место в ограде отправляется в соседский клевер или картофель. Иногда при этом даже поднимают рогами и сбрасывают слабо укрепленную жердь. В поле они наслаждаются клевером и сочной картофельной ботвой. Так никогда не поступает только мерин - существо высокой порядочности.

Когда папироса выкурена до конца, я с сожалением поднимаюсь, и, ругая коров на чем свет стоит, гоню их обратно. Впрочем, мои слабости они отлично знают, и заметив, что я кончил курить и поднимаюсь, иногда и сами идут назад.

Незадолго до обеда меня одолевает могучий сон. Там же под деревом я и засыпаю. Что в это время делает стадо, мне неизвестно, но, проснувшись, я вижу всегда одну и ту же картину. Коровы, сгрудившись вокруг меня и почти касаясь мордами, грустно и тяжело вздыхают. Однако по деликатности никогда не толкают и не будят. Они отлично знают то время, когда пора идти домой. Могли бы уйти и сами, так как прорех в ограде достаточно, но, должно быть, считают, что оставлять пастуха одного неудобно.

Поспел поздний картофель. Ботва местами пожухла, но кое-где еще сочно-зеленая. Однако клубни уже крупные, с плотной кожицей и способны хорошо перезимовать. Теперь пора приступать к уборке. Первым делом скашиваю и убираю с поля зеленую ботву, а затем пускаю скот, который сделал открытие, что ботва хороша, но клубни лучше. Мордой коровы сдвигают землю и, запуская язык, вытаскивают клубни. Другие коровы этого не понимают и довольствуются ботвой. Совсем как в сказке, где мужик и медведь делят вершки и корешки.

Теперь, когда поле очищено от ботвы, пропахиваю рядки деревянной сохой с железным наконечником. Соха выворачивает крупные светлые клубни. Проехав три-четыре рядка, иду по борозде, собираю клубни в корзину и ношу их в кучи к дороге. Работаю я, разумеется, не по-хозяйски, а по-батрацки, то есть, подбираю только видные из земли клубни, а прочие оставляю в земле. Иначе говоря, работаю так, как убирают картофель в Советском Союзе повсеместно. За исключением собственных участков.