Александр Ханин - Рота, подъем!

На столе лежал листок, исписанный крупным, но корявым почерком. Я взял его в руки. В правом верхнем углу стояло: "Директору экономического института Ленинграда от командира взвода лейтенанта

Гераничева". Дальше шло описание моей службы, которое гласило, что я, будучи высококлассным специалистом и профессионалом, не уважаю старших по званию, включая самого лейтенанта. Фраза "Сержант Ханин забЕвает на службу и не выпАлняет обязаНостей моего замИстителЬя как требует Устав ВнутрИНей службы" вывели меня из себя, и я достал из стола ротного шариковую ручку красного цвета. Через несколько минут весь листок пестрел исправлениями грамматических ошибок. Закончив и отодвинув листок в сторону, я достал журнал политинформация и начал выводить заголовок, за которым побежал текст. Я увлекся и не заметил, как в канцелярию вошел ротный.

– Пишешь?

– Так точно, – вскочил я, приветствуя командира роты.

– Сиди, сиди. А это что за бумагомарание? – старлей взял со стола письмо Гераничева.

– Безграмотное изложение командира взвода. Товарищ старший лейтенант, может быть, его на курсы русского языка отправить? Или в шестой класс средней школы?

– Прекрати. Это у тебя безграмотные бумаги на столе валяются.

Убери немедленно.

– А, может быть, письмо отправить, товарищ старший лейтенант? "На деревню дедушке, Константину Макарычу" в "экономический институт, директору"?

– И опозорим всю советскую армию? Выкинь это немедленно.

– А потом придет Гераничев и наедет на меня, как танк, что я выкинул его донос?

– Тогда спрячь в папку с его другими доносами, тьфу ты, рапортами. И, вообще, займись делом.

– Есть.

Я убрал бумагу взводного и достал из нижнего ящика стола "Лезвие бритвы" Ефремова. Хорошие книги в солдатской библиотеке достать было не просто и, получив произведение под личную ответственность, я старался его оберегать, понимая, что далеко не все в роте знают, кто такой Ефремов, да и не сильно будут интересоваться, спуская листки из книги в туалете. Поэтому я заручился поддержкой ротного и прятал книги у него в столе, куда никто бы не полез воровать. Когда в канцелярию вошел Гераничев, я, естественно, опять не успел убрать книгу, о чем взводный тут же побежал докладывать командиру роты, заставив меня положить читаемое на стол в качестве доказательства, требуя, чтобы я хранил свои книги в тумбочке. Каково же было разочарование лейтенанта, когда он получил подтверждение моих слов от старшего и указание не приставать ко мне с тем, где я храню книги. Успокоиться Гераничев не мог, и приказал мне быть готовым сразу после обеда выдвинуться вместе с ним на обеспечение.

Я подготовил оружие и начал вытаскивать вместе с Абдусаматовым и

Хабибулаевым из ружпарка. Два автомата, пулемет, гранатомет уже лежали перед решеткой ружпарка, но узбекам почему-то одновременно захотелось в туалет. Уйдя в уборную, они исчезли из моего поля видимости. Закон армейской службы гласит – спрятался от командира, значит свободен. Ночь бесед с Гераничевым, его донос и выходка с книгой доконали меня, и я начал орать на всю роту.

– Абдусаматов, Хабибулаев, вашу мать. Где вы оба? Уроды, блин.

Мне чего одному надо оружие таскать? Вылезли сюда, чурки бритоголовые, поленья азиатские.

Солдаты появились и тут же полезли на меня:

– Ты чего от нас хочешь? Тебе больше всех надо? Тебя Брат отымел, ты теперь нас хочешь? Не поднимай на нас голос.

– Рты закрыли и оружие в зубы.

– Сам рот закрой, – Хаким не на шутку рассердился. Таким я его никогда не видел. – Я дед советской армии должен оружие таскать? Сам таскай.

– А я тебе "дух"? – я схватил узбека за ремень и дернул на себя.

Он толкнул меня в грудь. Я ударил в ответ и увидел перед собой еще пятерых азиатов. Да, я знал, что азиаты предпочитают не драться один на один, что они толпой заваливают одного, и только Зарубеев смог справиться с пятью азиатами. И не только справиться, но и получить выговор за неуставные отношения, рапорт о котором я видел у ротного.

С моим весом и комплекций мне совершенно не светило остаться в том же состоянии, в котором был Зарубеев. Узбеки, действуя как стадо волков, быстро приближались со всех сторон, и я скорее интуитивно, чем продуманно, схватил автомат. Быстрее, чем когда-либо я загнал лежащий рядом магазин с трассирующими пулями для проверки и передернул затвор.

– Стоять, козлы вонючие.

Кто-то из солдат резко присел, кто-то двинулся назад, кто-то отскочил в сторону туалета.

– Ты придурок, сержант? Они же боевые.

– Боевые. Всех порешу, и меня оправдают. Пятеро на одного?

Стоять, суки.

Никто уже и не собирался ко мне приближаться, но я продолжал держать автомат на изготовке, хотя ствол изначально поднял в потолок. Береженого, как говорится, и Бог бережет. Дверь распахнулась, и на пороге появился Гераничев.

– Что тут происходит? Почему вы не внизу? Машина уже стоит. Взять оружие и за мной.

Я быстро поставил автомат на предохранитель и закинул его за спину.

– Чего стоим? Вперед, орлы. Кто-то хочет помочь товарищам?

Желающих не оказалось, и мы втроем потащили оружие, гремя железом по лестнице. Патрон я вынул из ствола уже по дороге на стрельбище.

– Ты бы действительно пальнул? – решил уточнить Абдусаматов минут через пятнадцать.

– Конечно, – соврал я. – А чего мне терять? Вы меня уже достали.

Приказ на днях, а пашем как молодые. Думаешь, меня все это не касается? Вас никто не трогает, а Гера никак слезть с меня не может.

Он меня одного за всех трахает по самые гланды.

– Да. Брат тебя любит, – подтвердил Хабибулаев.

– А ты не радуйся, он меня разжаловать собрался, а тебя сделать младшим сержантом.

– На фиг мне такое счастье? Мне и ефрейтором хорошо.

– А замкомвзвода будет еще лучше. А я буду рядовым. Или, вернее, еврейтором.

– Так ты же, вроде, старший сержант?

– И что? Гера и три звания снять может. Он же выше командира полка. А ты не знал?

– Иннянь ски, – ругнулся по-узбекски ефрейтор.

– Иннянь намигаски, – ответил я ему такой же узбекской бранью, и мы замолчали.

На точку гранатометчиков, где я положил РПГ и ящик с выстрелами, приближалась группа старших офицеров в зимней форме. Офицеры советской армии были самым сложным контингентом среди курсантов. На них нельзя было крикнуть или дать команду, они сами обожали показывать свою власть.

– Сержант, ко мне. Ко мне, я приказал! – дал команду подполковник со знаками мотострелков в петлицах. – Это твой гранатомет?

– Ага, собственный. Я с ним из дома в армию пошел.

– Дай сюда. Дай мне сюда.

– Не положено, товарищ подполковник. Я за него расписывался.

– Ты приказа не слышал? Где твой командир? Лейтенант, лейтенант, ко мне!