Александр Ханин - Рота, подъем!

– Как забрал?

– Зашел к командиру части и забрал.

– Правда?

– Правда, мам. Там еще человек сто шестьдесят "дембеля" ждут. К концу июня они всю часть на кусочки разнесут.

– Ой, сынка, – и мать крепко-крепко прижалась к моей, облаченной в зеленую армейскую рубаху груди.

Родители выдали мне денег на гражданскую одежду, и я вышел из квартиры. Армейских фотографий у меня практически не было, и, немного подумав, я решил сделать напоследок фото в дембельской армейской форме. Много времени это не заняло. В пиджаке, без пиджака. Повернуться туда, улыбнуться сюда. Все, свободен. Выйдя из фотоателье и поставив галочку в уме о том, что первое дело сделано, я отправился в военкомат. Я слышал, что ребята приходили в военкомат через неделю или даже через месяц после увольнения в запас, но мне не хотелось показывать военный билет вместо паспорта. Военком был на месте.

– Товарищ майор, гвардии старший сержант Ханин прибыл для постановки на учет, закончив срочную службу.

Майор посмотрел на меня очень внимательно.

– Афганец? В Афганистане служил?

– Нет, – удивился я вопросу, и вдруг понял, что не только солнечногорские мальчишки, но даже старый майор не смог отличить знак высших курсов "Выстрел" от Красной Звезды. Знак выглядел в виде плоской звезды красного цвета, от середины которой в правый верхний угол между лучами летела ракета. Вокруг ракеты полукругом располагалась надпись, означавшая, к чему этот знак относится.

– Давай военный билет.

Военком хлопнул туда печать, расписался, выдал справку для МВД, и я отправился дальше по намеченному маршруту в милицию. Получив паспорт, я поехал в центр города, на Невский проспект к Гостиному

Двору, на "галёру" – место, где два года тому назад каждый мелкий спекулянт знал меня в лицо. Лица сменились, или я перестал их узнавать, но спекулянтов было множество. Каждый что-то предлагал, обещал скинуть пятерку. Пихал в руки свой товар утверждая, что он только что доставлен из-за границы. Я кривился, давно зная, где и кем шьется это тряпье, но на безрыбье, как известно, и рак – рыба. Я купил голубого цвета штаны, такого же цвета рубаху и легкие мокасины серого цвета из свиной кожи. Это была моя первая крупная покупки за последние два года. Вернувшись домой и переодевшись, я вышел на освещенную солнцем улицу в гражданской одежде. Остановившись около подъезда, я глубоко вздохнул. Свежий невский ветер шевелил мои волосы. Я почувствовал свободу. Настоящую свободу, когда я сам могу решать, куда идти, где сесть и во сколько лечь спать. Свободу, которую я так давно ждал. Я вздохнул еще раз и, прищурившись, посмотрел на яркое желтое солнце. В Питере говорят: "Если утром солнце – бери зонт". Менявшаяся по несколько раз в день погода заставляла горожан носить с собой этот элемент укрытия от дождя, но я, пихнув паспорт и старое удостоверение внештатника в карман, пошел к метро, не неся ничего в руках. Я не заметил, что меньше чем через минуту я уже не шел, а бежал. Ноги сами несли меня вперед. Поменяв армейские сапоги на легкие мокасины, я не мог идти, меня несло вперед. Через час я стоял в подъезде Катиного дома. Мне надо было выяснить для себя, что же произошло за последний год, что изменилось. Сердце билось в груди так, что готово было выскочить наружу в ожидании той, которую я не мог забыть, фотографию которой я носил у стучавшего сейчас, как барабан, сердца. Я нажал кнопку звонка. Дверь открыла она, запахнутая в длинный тонкий халат.

– Ты уже вернулся? Родители дома, – Катерина вышла на лестничную площадку.

Я обнял ее. Тонкий девичий стан вздрогнул под моими руками. На ней не было ничего кроме халатика. Я это чувствовал, не проводя руками вдоль тела.

Кто научил советских женщин незначащим фразам, останавливающим любого мужчину? Не громкое "Нет", а вопросы, которые ставили в тупик любого представителя сильного пола. Как надо реагировать мужчине на вопрос "Зачем тебе это надо?" или "Пожалуйста, не сейчас"? Ни у одного психолога нет объяснения этой советской системе взаимоотношений мужчины и женщины. Мы жили, не отвечая на такие вопросы. Но ожидаемого вопроса не было.

– Не надо. Я прошу, – тихо, но уверенно сказала она.

Это было сильнее, чем удар. Я отпрянул. Передо мной стоял чужой мне человек. Человек, который чувствовал свою вину и отгораживался жесткой, непробиваемой стеной.

– Наверное, спрашивать не надо. Но все-таки, что случилось?

– Я после последней поездки к тебе многое поняла. Многое в моей жизни изменилось. Клим любит меня, и для меня он стал очень близок.

– Клим? – я мог ожидать чего угодно, но только не от человека, с которым вместе рисковали, задерживая жуликов.- Его так и не взяли в армию?

– Нет. У него семь-бэ.

"Семь-бэ" называлась справка о психически ненормальном состоянии, когда человек отвечал за свои действия, но не имел права служить в армии.

– Псих? Стоило променять. Но чем-то я ему даже благодарен.

– Благодарен?

– Конечно. Ведь только так можно проверить невесту. Если сразу не дождалась, то и в жизни будет то же самое. Значит, спас меня от дальнейшего. Будь здорова. Не болей. Привет Климу.

– Мы можем остаться друзьями, – крикнула она, стоя на краю ступеньки, но я не ответил и вышел из парадной. Все встало на свои места. Девушки не ждут парней из армии, как бы они этого им не обещали. Они, видя, что вокруг много других молодых, сильных, крепких, горячих парней, забывают о данных клятвах. Зачем им, молодым и красивым, требующим внимания, девушкам ждать долгий срок тех, кто неизвестно еще каким и куда вернется. Хотя куда может деться солдат, запертый на два года в одном месте, ждущий писем больше, чем увольнения в город, надеющийся на будущее и показывающий всем сослуживцам фотографию любимой? А те, кто ждут, не обещая, становятся женами. Честными, преданными, любящими женами, о которых так мечтают солдаты в нарядах, в столовой, на стрельбах или учениях и поздно ночью, лежа в койках под одинаковыми армейскими одеялами, регулярно поднимающихся от желания. Но таких подруг настолько мало на общем фоне бросивших, что я бы ставил таким девушками памятник еще при жизни.

В моих планах на сегодня было еще три посещения.

В институте полным ходом шли экзамены, значит, все службы должны были быть в полном сборе, и мне надо было принести документы на восстановление.

– У тебя двух методичек не хватает, – сказала секретарь факультета, когда я протянул ей заявление на восстановление. – Пока не сдашь методички, не подпишут.

– А Николай Афанасьевич на месте? – декана факультета я забыть не мог. Его любовь к военным выражалась не только в льготном приеме на факультет демобилизованных в запас солдат и сержантов, но даже в ношении офицерской плащ-накидки в дождливую погоду.