Товий Баевский - Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле

Несколько человек действительно ушли, один на курсы рентгентехников, другой на курсы парамедиков, несколько пожилых женщин просто бросили и начали работать на какой то фабрике. Те, кто остались, почувствовали на себе тяжелую лапу профессора с первых же дней. Учеба была ежедневно 5 раз в неделю, все лекции на иврите, занятия проходили часов до четырех дня. Еженедельно проводились экзамены по изученным разделам, несдача нескольких экзаменов приводила к отчислению — по крайней мере, Гарти постоянно нас этим стращал. Правда сейчас я не припомню, чтобы кого то из-за этого действительно выгнали. Лекции были, как правило, на высоком уровне. Народ на курсе собрался с неодинаковым знанием иврита. Поначалу было сложно понимать терминологию, после каждого непонятного слова все начинали друг друга переспрашивать — а что сказал лектор, как это перевести. Постепенно подобные проблемы уменьшались, и к концу мы понимали лекции вполне сносно. Среди лекторов было несколько выходцев из СССР, но Гарти запрещал им читать лекции на русском — и правильно делал, как я сейчас понимаю, поскольку обучение профессиональному ивриту было одной из целей курса. Одна из преподавателей, известная в Москве специалист по детской кардиохирургии, приехала из Москвы в Израиль за пару лет до нас. Она успешно прошла все этапы профессиональной адаптации, получила звание старшего врача специалиста и работала в больнице Бейлинсон в кардиоцентре. Когда она читала нам лекции, то кого то из слушателей ставили «на шухер», она начинала на русском, но при приближении кого ни будь из команды Гарти тут же переходила на иврит.

Круг тем охватывал практически все медицинские специальности. Мы слушали лекции по терапии, хирургии, психиатрии, гинекологии, ортопедии и многому другому. Люди, кончившие институты по 10–15 лет назад, как будто вернулись в студенческие времена. Мало того что за это время наука продвинулась вперед, сама медицина нам преподавалась иная. Понятно, что предметы типа анатомии и физиологии едины повсюду, но в подходах к клиническим дисциплинам есть огромное отличие от советской медицинской школы. В СССР медицина ориентирована на европейскую модель, а в Израиле все скопировано с американской. Между этими школами есть очень большое различие, в подходах к больному, в самих основных принципах лечения. Если в европейской медицине стараются видеть в пациенте, прежде всего, личность, а уже затем больного, то американская занимается починкой больных организмов, почти без учета того обстоятельства, что организм принадлежит живому человеку. Если в европейской медицине судят об эффективности тех или иных подходов с учетом клинического опыта многих поколений врачей, то в американской во главу угла поставлена статистика, цифры. Например, существует так называемое симптоматическое лечение — когда препарат не вылечивает болезнь, а просто облегчает тот или иной симптом болезни. В Европе существует большой спектр таких препаратов, например, желчегонные при холецистите. В Штатах проводят широкомасштабное исследование, и если статистические данные не показывают, что данный препарат существенно влияет на исход болезни, ее продолжительность, частоту осложнений и т. д. — он в медицине не используется. А то что он облегчает страдания больного — в расчет не очень принимается. То, что нельзя посчитать, взвесить и проверить статистически — не воспринимается всерьез. Например, до последнего времени иглоукалывание почти не использовалось в конвенциональной американской медицине, считалось чуть ли не шарлатанством, лишь в последнее время нехотя сквозь зубы признается его частичная эффективность при некоторых состояниях. Тогда как в Европе этот метод лечения органично вошел в клиническую практику, им занимаются только дипломированные врачи.

В сфере диагностики схема так же выглядит по иному. В России было принято очень тщательно собирать анамнез — расспрос больного, и уже после этого назначать лабораторное и инструментальное обследование, «стрелять в яблочко». В Штатах принято «стрелять по площадям» — если данный симптом встречается при нескольких состояниях, назначают анализы для проверки всех их, чтобы перекрыть все возможности. Анамнез собирается очень поверхностно, с больным вообще не очень то разговаривают. В общем и целом — европейская медицина больше искусство, а американская — больше индустрия. Все что эффективно, ускоряет и удешевляет лечение — поддерживается, все прочее без сомнений отбрасывается, зачастую вместе с полезными вещами, которые трудно оценить с помощью статистики. Иногда это происходит в ущерб больным, однако следует сказать, что при всей бездушности американской медицины она все же весьма эффективна, как любая современная индустрия. Кроме того, в советской медицине был очень велик разрыв между профессиональным уровнем хороших и плохих врачей. Были настоящие асы, художники своего дела, и были люди, которым нельзя доверить лечить даже морскую свинку. В израильской медицине различия между уровнями врачей сглажены, плохие профессионалы не выживают система их отбрасывает. Т. е. подавляющее большинство — на среднем уровне, но зато этот уровень довольно высок. Это тоже объясняет большую результативность американского подхода к медицине.

По мере прохождения курса мы писали экзамены по каждому из его разделов. Интересно, что худшие оценки всегда получали те, кто именно в данной области медицины и работал. Например, бывшие психиатры лучше проходили тесты по терапии, чем терапевты, бывшие педиатры заваливались по педиатрии, и успешно проходили гинекологию, в отличие от гинекологов, которые, естественно, на гинекологии и валились, без проблем сдавая педиатрию и терапию. Это еще раз доказывает, что различие в подходах очень велико, и часто входит в противоречие со всем твоим прежнем опытом.

Так или иначе, курс продолжался. Я решил, что неплохо бы немножко подзаработать, и начал работать по ночам на киббуцной фабрике — пекарне. Моя работа заключалась в снятии с конвейера горячих буханок хлеба и упаковка их в коробки. Коллектив состоял наполовину из арабов соседней деревни, наполовину из «русских» олимов — в основном бывших инженеров. Начальствовал над нами некто Хаим — пожилой иракский еврей, всю жизнь проработавший на этой фабрике, и доросший до бригадира. Работа начиналась в 19 вечера, продолжалась до утра. Обычно Хаим приходил на работу чернее тучи, начинал с придирок и ругани, затем несколько раз наведывался к себе в подсобку. С каждым визитом он становился все милее и неустойчивее при ходьбе. К середине ночи он уже лез обниматься, а затем до утра пропадал в каком ни будь углу, где его можно было обнаружить по храпу и запаху перегара. Так что Израиль — это страна больших возможностей для всех, и даже для алкоголиков. Впрочем, за все годы жизни в Израиле больше алкоголиков я, пожалуй, и не встречал.