Игорь Алексеев - Страх, который меня убил

Жить рядом с человеком-зомби невыносимо. Вспышки ненависти выражались в простых вещах. Например, она могла прилюдно плеснуть рюмку водки мне в лицо, если я произносил вслух что-то невыразимо мерзкое. Я утирался и терпел. Я чувствовал свою вину. Понимал, за что я плачу.

Странно, но я не переставал писать стихи. Редко, очень редко меня уносила волна сладкой тоски, и я сочинял душераздирающие миниатюры.

Иногда на это провоцировали женщины. Исчерпав все формы домогательств, я в конце концов писал стихи и дарил их объекту преследования. Я был иезуитски хитер. Отравленные строки рано или поздно помрачали сознание несчастной жертвы. Русские женщины могут терпеть приставания богатых жлобов, липкие ухаживания чиновников разного калибра, истеричные любовные судороги нищих интеллигентов, прямолинейные наезды братвы. Только эти ребята чаще всего не добиваются желаемого. Но когда русская женщина попадает в поле зрения одаренного человека, ситуация меняется. Какая-то языческая сила, преклонение перед жрецом районного или губернского масштаба, толкает несчастную на путь временного помешательства. И она оказывается в объятиях победителя. Пусть тот и страшен обликом и вовсе не богат. А в моем случае отрабатывали свое все компоненты.

Внешняя привлекательность, деньги, наличие свободной квартиры, наглухо затонированный тяжелый «мерседес» и, наконец, стихи.

Гремучая смесь. Она давала разряд такой силы, что расставаться со мной некоторым моим подружкам было очень тяжело. Они становились моральными калеками, которым трудно отползти от места чувственного взрыва. После прерывания отношений они, получив дозу мощного наркотика, начинали преследовать меня. Мобильник трещал в самые неподходящие моменты. Но, оставив женщину, я уже редко возвращался к ней. Или включал ее в режим ожидания и вызывал по первому требованию. Признаться, многие шли на это. Почти все. Никто не бросал меня. Никто не начинал ненавидеть меня. Мне прощали все. Как прощается все человеку, несущему в себе Божий дар. Даже если это волшебное свойство имело существо безнравственное и холодное. Я развлекался.

А бизнес разрастался сам собой. У нас появился водитель, который развозил товар. Мы уже не ездили по фирмам-поставщикам. Образовались прямые связи. Стоило позвонить, и весь необходимый материал был готов. Будучи постоянными клиентами и опытными торгашами, мы добивались существенных скидок. Я приобрел несколько квартир в городе. Да, да, я рано просек, что недвижимость это хорошее вложение денег. А сами по себе покупка и перепродажа жилья стали вещью обыденной. Я готовился строить дом. То есть приобрести большую квартиру в центре города, желательно не очень убитую «сталинку».

Отремонтировать ее по полной программе и…

Политическая ситуация в городе стала меняться. Полностью сменилось руководство. Прежнего губернатора, анемичного разумом бездельника-интеллигента, сменил нахальный, умный выходец из приволжского совхоза. Когда я увидел первую кавалькаду черных «Волг», прущих против основного движения, то остро почувствовал возвращение чего-то старого, надоевшего до оскомины, но защищающего и твердого. Холопская привычка ходить под барином осталась навсегда.

Душа кричала: «Барин приехал! Барин!». Менты преобразились. Они стали ездить в своих убитых «канарейках» по трое. Выработали правильную тактику после нескольких групповых расстрелов гаишников.

Остановленную тачку шмонал один вооруженный страж порядка, а машину держали на мушке два автоматчика. Водила стоял, широко расставив ноги и положив руки на крышу автомобиля. Кино. Голливуд. Такие методы работы отрезвили многих. Постовые получили разрешение стрелять по неизвестным машинам, которые пролетали мимо, не обращая внимания на требование остановиться. И об этом знали все. Хотя я не помню, чтобы в самом деле изрешетили какую-нибудь лихую «девятку», промчавшуюся на самолетной скорости под глухое «буц-буц» в салоне мимо растерянного мента, вооруженного короткоствольным «калашом».

Новая администрация очень быстро проявила коммерческие таланты, что было несвойственно прежней. Мы столкнулись с проблемой сужения рынка. Тема, над которой мы работали, была настолько привлекательной, что у нас появились конкуренты, обладавшие мощным административным ресурсом. К тому же произошла кадровая перестановка на предприятиях, которые пользовались нашими услугами. Мы прилагали все усилия, чтобы сохранить позиции. Но становилось очевидным, что без надежного чиновничьего прикрытия бизнес невозможен. Сращение администрации и бизнеса имело государственный масштаб, и Саратов не был исключением. Наши попытки выйти на «большого дядю» успехом не увенчались. Меня встречали прохладно и вежливо. Сразу давали понять, что у них уже есть свои системы поставки, и мои коммерческие предложения не выгодны. Нас охватила тихая паника. Раскрученный маховик начал медленно останавливаться. Но мы ухитрялись налаживать новые отношения на местах и как-то выкручиваться.

Прежние, взращенные в далеком детстве и юности, страхи стали возвращаться один за другим. Они поменяли оттенок, но суть их осталась прежней. Страх физической расправы видоизменился и стал страхом разорения и лишения средств существования. А мы привыкли за этот короткий промежуток удач жить на широкую ногу. Я свозил семью в Италию и очень гордился этим. Началась кропотливая работа по выбору нового жилища, что представляло собой трудную задачу, ибо жилищный фонд в Саратове был крайне скудным. Страх превратиться в подобие отца и стать законченным пропойцей приобрел черты страха прослыть неудачником и банкротом. Это в буквальном смысле слова отрезвило меня. Пить я стал меньше, но срывы не прекращались. Двух-трехдневные запои кончались тяжелейшим похмельем, и я вплотную познакомился с наркологом. Откачивать меня приходилось с помощью систем. Это пугало до столбняка. Я долго не мог оправиться от потрясений подобного рода. И неделями ходил, озираясь по сторонам, вздрагивая от каждого телефонного звонка.

Я не осознавал, что изнуряющая коммерческая гонка и постоянное нервное напряжение уже стали разрушать мой организм. Страх работал, как стенобитная машина. Защитные стены были уничтожены, и полчищу страхов оставалось найти орган-мишень и обрушиться на него с убийственной мощью. Я примечал, что начинаю стремительно седеть, что рост спортивных результатов прекратился. Мое тело перестало сопротивляться. Квартира, которую я снимал, стала скучать. О стихах уже и речи не шло. Я мысленно подстегивал себя, доказывая, что сейчас действует доминанта поиска денег. И это оправдывает все нервные и физические затраты. Как я ошибался…