Игорь Алексеев - Страх, который меня убил

Умер тесть. Я уважал его всегда. За мужество и выдержку, за врожденную деликатность и интеллигентность выходца из дремучей деревенской глухомани. Не стало еще одной опоры. Но шеф проявил некие признаки благородства. Он не отключил механизм превращения меня в доцента, а наоборот резко ускорил процесс. Это слегка настораживало, потому что поползли упорные слухи об отъезде его на историческую родину. Я отмахивался от них. Они тревожили океан страха, и он отвечал на это длинными тяжелыми волнами, которые едва выдерживала моя убогая лодчонка.

Новый удар был неожиданным и нокаутирующе мощным. Шеф стремительно уехал, бросив на полдороге хлопоты о моем доцентстве, не перепоручив меня никому. На кафедре появился другой заведующий, пользующийся поддержкой великого московского друга. Он мгновенно затеял войну с только что вступившим в свои обязанности новым директором научно-исследовательского института. Я был человеком шефа. И карьера моя рухнула в один день.

Мне представилась скучная жизнь стареющего человека, издерганного постоянными нападками вздорного заведующего кафедрой. Темная глухая тоска. Постоянный страх, который рано или поздно прикончит меня, ударив в мозг, или в сердце, или в живот. Я отвернулся от своей профессии. Я понял, что хода дальше мне не будет никогда. А мне всегда не нравились темы жизни, которые не имели возможности развития. Я сразу терял к ним интерес. Медицина не давала денег.

Было ясно, что в стране, несмотря на ее феноменальные изменения, бюджетникам много платить не будут. А взятки я не смогу получать, потому что все богатые пациенты будут перехватываться заведующим кафедрой или, если он проморгает, хищными новыми доцентами. В городе наращивала обороты воронка стихийного базара, который называли то бизнесом, то коммерцией. Я стал осторожно поглядывать в эту сторону, несмотря на то, что началась настоящая война воров. Банды уничтожали друг друга под корень. На улицы вылезла подворотная шпана в дорогих спортивных костюмах, кроссовках и кепках. Да, забыл короткие кожаные крутки. Непременный атрибут. Надевались поверх спортивного костюма.

Я стал искать возможности каким-то образом проникнуть в новую и опасную среду. Что меня толкало? Казалось бы, наоборот, надо было тихо сидеть в конторе, грызть свою нищенскую кость и помалкивать. Но мне нужны были новые страхи. Океан требовал постоянного притока свежих кошмаров и мучений. Именно это, а не жажда денег или необходимость спасения семьи, руководило моим сознанием. Но мне не приходило в голову, что теперь страх является не просто пассивным орудием моего уничтожения. Он стал поводырем, который вел меня к краю бездны. Я наводил всевозможные справки. Впитывал новую, подчас самую необычную, информацию. И понемногу стал намечать пути ухода из медицины.

Рвать полувысохшую пуповину было и страшно, и больно. Но процесс был уже необратим. У меня появилась мощная доминанта, которая маскировала все страхи: я мужик, я должен добывать деньги. Каким образом — неважно, хоть сидением в ларьке или копанием могил. Благо у меня были друзья-могильщики. Они приходили в спортивный клуб, где я до изнеможения работал со штангой и гантелями и быстро сдружился с этой братией. Но участь могильщика миновала меня. Мои постоянные расспросы привели к тому, что однажды поступило предложение поработать в страховой компании.

Страховые компании плодились, как головастики. Неожиданно громко возникали, а потом бесшумно пропадали. В каждой компании имелся отдел медицинского страхования. Когда я спросил о зарплате, то был ошарашен. Даже половина ее, а я собирался работать одновременно на кафедре и в компании на полставки, перекрывала мой нынешний заработок, включая дежурства и мелкие взятки. Взяли меня сразу.

Одной из причин было то, что руководили компанией бывшие военные врачи, а другой то, что я был хорошо представлен работницей компании, с которой меня познакомил брат ее, такой же нищий профессионал, как и я.

С новой знакомой мы сразу нашли общий язык. Сдружились моментально.

И образовали крепкий, основанный на обоюдном страхе перед окружающей средой, тандем. Тем более что я интересовал ее как мужчина. На это нюх у меня был остер. Началась бесконечная гонка. Полдня я был на основной работе, потом летел в страховую компанию, где занимался всякой ерундой. Медицинское страхование населению, напуганному начавшимися грабительскими обманами, было не нужно. Для проформы мы с Ириной (так условно обозначу в повествовании свою знакомую) мотались на машине, которую я расконсервировал, по разного рода фирмам и предприятиям, вяло расписывая прелести медицинского страхования. А живым делом, приносящим легкие и потому столь радостные деньги, была торговля шмотками. Вот тогда-то я и почувствовал вкус денег. Ради этих удовольствий мы были готовы ехать в любой район, чтобы разложить в зале собраний какого-нибудь заводика диковинные китайские товары, в основном одежду. Иногда обувь. Иногда купальники или белье. Было весело и страшно. Мы снимали небольшую маржу с продажи всего этого барахла. Основную выручку тащили в компанию, вернее банду, которой, собственно, и являлась страховая компания. За хорошую выручку нас благодарили и давали новую партию шмотья.

На кафедре, тем временем, копилось напряжение. Все видели, чем я занимаюсь. Некоторые уважали меня за изворотливость в критической ситуации. Начальство же тихо злилось. Рвануло тогда, когда я поменял машину, скопив необходимую сумму денег. Да, деньги у меня появились.

Сначала я перестал курить дешевые сигареты, потом стал покупать более дорогую еду. Следом за этим появилась возможность приобретать одежду ребенку и жене. Про себя я тоже не забывал в этом случае.

Далее произошла замена бытовой техники. И наступило время смены автомобиля. Когда я подкатил на нем к дому, жена надулась ревниво и испугалась. Мать впала в какую-то дурацкую истерику. Никто не понимал, что произошло. Это непонимание и отсутствие поддержки озадачило меня. Было горько и больно. Потом я забыл об этом. Потом об этом забыли все. Пришло время настоящих денег.

А на кафедре меня стали потихоньку прижимать. Давать занятия в поздние часы, заставляли читать лекции, что крайне осложняло жизнь.

Наваливали больных для консультаций. Во мне раздражало все. И новая одежда и новая «шестерка» у парадного подъезда. И мерзкая привычка на глазах у всех есть банан, запивая дорогим кофе. У окружающих меня на это не было денег. Шеф делал окольные намеки. Однако я, подсчитав однажды, что заработал сумму денег, которую, гробясь на кафедре, не получил бы и до пенсии, обрел неведомую раньше свободу. Мне стало все равно: вылечу я с кафедры или нет. Поэтому, когда заведующий вызвал меня на приватную беседу и стал нудно объяснять, что кафедра для меня только «крыша и не более», я неожиданно прервал его отвязно-наглым заявлением. Я тихо, но внятно произнес, что если он не будет трогать меня, то я не буду трогать его. Я воспользовался тем, что размах мафиозной деятельности в стране имел уже галактические масштабы. И «пацанобоязнь» была общим недугом. Им страдал и мой начальник. А по больнице давно шел слушок, что я связан с бандитскими кругами. Это сработало. От меня отстали и на этот раз.