Лео Яковлев - Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя).

«Мы интеллигенция русская, плохие граждане, мы сейчас в обособлении. Не дадут нам чего — и мы дуемся».

«Никогда лик мира сего не переделать. Нечего и говорить об этом, приготовить ответы нельзя».

«Кто верит в Русь, тот знает, что она все вынесет и останется прежнею святою нашею Русью — как бы не изменился наружно облик ее. Не таково ее назначение и цель, чтоб ей поворотить с дороги. Ее назначение столь велико, и ее внутреннее предчувствие своего назначения столь ясно (особенно теперь, в нашу эпоху, в теперешнюю минуту, главное), что бояться и сомневаться верующему нечего».

«Наш народ заключает в себе начала решить вопрос низшей братьи, четвертого сословия, без боя и без крови, без ненависти и зла, совершенно на иных началах, как думает решить его Европа».

«Даже в Англии нет столь яростных ненавистников России в настоящую минуту, как настоящие клерикалы».

«Подлинно Восточный вопрос в своей широте: католичество объявляет войну православию и хочет вести и человечество мечом».

«Всё в вопросе: правда ли, что существует заговор католичества… Есть ли заговор? В таком ли размере страшен он и велик, как мне кажется».

«Процветает борьба католичества с восточным христианством».

«Бой окончится в пользу Востока и России. Даже и лучше будет, если так решится дело. О кровь…»

«И уж разумнейшие клерикалы не упустили случая разжечь в католической и христианнейшей земле этой всевозможные волнения под всевозможными до неузнаваемости предлогами, видами и формами».

«Оставить славянскую идею и восточную церковь — все равно что сломать всю старую Россию и поставить на ее место новую и уже совсем не Россию. Это будет равносильно революции. Отвергать назначение [России] могут только прогрессивные вышвырки русского общества. Но они обречены на застой и на смерть…»

«…Восточный вопрос не выдумали славянофилы. Он родился раньше вас, раньше нас, раньше русской империи, раньше Петра Великого, родился он при первом сплочении великорусского племени в сильное государство, он родился вместе с Москвой, и есть великая идея, оставленная Москвой, которую вынес из Москвы Петр, в высшей степени понимавший ее органическую связь с русским назначением и с русской душой».

«Нации живут великим чувством и великою всё освещающей и снаружи и внутри мыслью, а не одной лишь биржевой спекуляцией и ценой рубля».

«Я социалист, но переменил идеал с эшафота. Великая идея Христа, выше нет. Встретился с Европой во Христе».

«В самом деле: почему добродетель так страшна? Заменить бы ее какими-нибудь аксиомами экономическими и затем всем бы и воровать на здоровье».

«Католичество надеется на владычество и мутит воду».

«Высшее счастье (выше счастья нет, как увериться в милосердии людей и в любви их друг к другу)».

«Европа — 2-е отечество, мы любим Европу наравне с Россией, наша народная личность — всечеловечность. Пушкин».

«Самоутверждение, эстетику, искусство для искусства. Нет, уж лучше воспевать голых женщин».

«Болезни воли — всё фантастичнее. Как и вся наша жизнь с Петра».

«Решение правое, решение высшее, решение русское».

«…до понимания Пушкина еще вся Россия не доросла. Теперь вопрос о Пушкине вместо художественности перешел в вопрос о народности».

«Некрасов отдался весь народу, желая в нем очиститься, даже противуреча западническим своим убеждениям».

«Слишком виновную душу не надо иногда слишком явно и поспешно укорять в ее виновности, много уж и без того было муки».

«Души поэтов мягки и слабы, мягки и податливы, и чем больше пишут стихов, тем больше мягчают и подаются».

«Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее».

«Если б даже было и доказано, что мы не можем быть лучше, то этим вовсе мы не оправданы, потому что вздор всё это: мы можем и должны быть лучше».

«Извинение не есть оправдание. В извинении кроется для извиняемого даже нечто унизительное».

«Юношам надо учиться, а не учить других».

«Не жившему совсем на свете так легко принять свечку за солнце».

«Пушкин был первый русский человек. Он первый догадался и сказал нам, что русский человек никогда не был рабом. И хотя столетия был в рабстве, но рабом не сделался».

«Фальшь тоже узнает народ, с какою бы печалью вы не приходили к нему».

«Всякий сильный ум и всякое великодушное сердце не могли миновать байронизма».

«Всемирная отзывчивость. Пушкин — положительное подтверждение этой мысли».

«Европа и удел всего арийского племени нам так же дороги, как Россия — удел всего арийского племени есть русское дело, родное нам, прирожденное, наша сущность, наш идеал».

«Все эти славянофильства и западничества — всё это лишь одно великое недоразумение, правда, исторически необходимое в просыпающемся русском сознании, но которое, конечно, исчезнет, когда русские люди взглянут прямо на вещи в глаза».

«Овладей собой и узришь правду и станешь достойнейшим праведником — наступит и для тебя золотой век. Это мысль русская, ее осознает и народ…»

«Удел той бедной и презираемой еще нами земли, которую в рабском виде Царь небесный исходил, благословляя. Чего нам стыдиться нашей бедности и нищеты».

«И тогда узришь Христа, не убьешь и не растерзаешь, а простишь и полюбишь, не призовешь защиты закона себе в помощь, — ибо сам исполнишь его».

«Пушкин реалист, каких еще не бывало у нас».

«Финал «Онегина»: русская женщина, сказавшая русскую правду, — вот чем велика эта русская правда».

«Духи и гении Европы — это недаром, этим многое обозначается, вот тут-то и пророческое значение Пушкина».

«Но есть еще чернь, толстосумы, невежественная чернь».

«Неужели восторг был оттого, что мы всех могущественнее и длинноголовее».

«Народ западный свергнет ту гнусную оболочку, в которую его заключили, и кончит тем, что найдет Христа. Может быть, к нам и придет за ним, к народу нашему великому, и тогда мы обнимемся и запоем новую песнь».