Лео Яковлев - Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя).

«Турки уступили, — теперь они рассердятся за то, что уступили, и отмстят. Нам надо держать саблю вон из ножен. Всё или ничего от Турции. Если же мы уступим, то нам поневоле придется на следующий же год воевать. Кроме того, шарьат, и не только Кавказ и Средняя Азия, но и наши татары задурят. Это будет толчок в мусульманстве. Уничтожением великоруса расшатались границы».

«Лучшие люди. Штрусберг. Россия жидовская и христианская».

«Лучшие люди, дворянин, семинарист. Купец есть лишь развратный мужик. Он всегда готов соединиться с жидом, чтоб продать всю Россию. Самое еще лучшее было в нем — любовь к колоколам и к дьяконам. Но есть свой высший Владимир на шее и обед, родня с баронами. Наконец в народе идеалы».

«Теперь я увидал, что такое лучшие люди, по крайней мере, они будут, народ хочет, чтоб они были, и проч. Нынешнее лето лучшие люди определились».

«Потом Россия жидовская и христианская».

«Объявились лучшие люди. За это одно можно заплатить много денег и много крови.

Россия народная сказала, кого она хочет считать своими лучшими людьми. Не биржевиков, меряющих аршином близорукой выгоды. Крови жалко, но пусть умрем, — скажет русский. А вы смотрите, как «Биржевые»: зачем мало выгоды? Но уж в том великая выгода, что мы узнали, что вас не хочет Россия, не поклонились еще жиду. А Россия жалеет и тех, которые грабили народ и расстреливали его, когда он волновался. Не мне, бывшему в Сибири, говорить, что это сказки».

«Что такое выгода России? Выгода России в том, если она облегчила страдания славянских племен, хотя бы ей это материальной немедленной помощи не принесло. Но великая идея России вознесена и ореол сияет. Если вы в этом выгоды не понимаете, то молчите или издавайте ваш журнал для таких как вы или для приверженцев Штрусберга.

Выгода России — в таком, наконец, что она пошла заодно с народом».

«Лучшие люди. Кратко. Прежде бояре — около князей и царей. Потом указаны классы, чиновники.

Бояре успели перевесть новую силу на себя, но демократизация явления, семинарист, обособленный человек.

Затем в наше царствование уничтожился формальный чин лучших людей.

Но зато тем с большей силою начались попытки, адвокаты, купцы, жиды Струсберги. Сердце замирало за успех.

Оставался народ, надежда на народ, — но у него юродивые, какие-то там Иванушки, сам Илюша герой.

И вот в это лето весь народ вдруг говорит и указывает, кто его лучшие люди, — не штрусберги, не жиды, всё та же полная веры наивность, но не жиды. Жидовская страшно грозила, примыкала интеллигенция, школы, миро, то есть жидовские рассуждения…»

«Отдохнуло сердце.

И ведь как нарочно обе России концентрировались в одно и то же время: христианская и жидовская. К жидовской и школы».

«Жажда подвига, что деньги, лучше духовный подвиг. Спрашивают, где христианство, — вот оно тут».

«Лучшие люди. Оставалась надежда на народ, но он лежал в косной массе. У него Алексеи — человеки Божии.

Но нынешним летом он показал, что для него лучшее дело. Выйдя из крепостничества, не поддавшись разврату и сивухе, — сказал, что такое считает он лучшим делом, а стало быть, и указал своих лучших людей, тех, которые идут на подвиг».

«Люди науки, но люди науки не исчерпывают всего. Никакой наукой не составите общества, если нет благородного материала, живой жизни и доброй воли, чтобы жить честно и любовно».

«Что народ указал нам лучших людей — это так бесспорно. Но определен ли лучший человек наукой?»

«В Европе выгода — у нас жертва».

«В последнее время начало становиться жутко за народ: кого он считает за своих лучших людей? Жид. Адвокат, банкир, интеллигенция».

«Шариат — духовный и нравственно-юридический кодекс у мусульман. Истолкователи шариата — духовенство, и оно проповедует войну против христиан».

«Мы любим и желаем новых женщин прежде всего в образе высококачественном, а не в образе, потерявшем самый смысл человеческого, в образе чего-то мечущегося и угорелого…»

«Главная ошибка в политике России это то, что ее задачи такие умеренные».

«Социалисты чтут христианство в идеале (хоть и ругают его. Далее Христа в нравственном отношении ничего не сказали)».

«Возьмите энтузиазм, окружающий беспрерывно царя и царское слово. Сами русские не дадут не только укорениться, но даже и появиться беспорядку даже в случае самых полных свобод. В этом случае Россия, может быть, самая свободная из наций. Вот русское понимание самодержавия».

«Человечество так дурно устроено, что не может не поддерживать свое дурное зданье мечом. Великодушие в войне, в мире — жестокость».

«Наши специалисты могут быть людьми науки, но они необразованны (устраняю все личности Менделеевых и проч.)».

«Для всеобщего успокоения нужно систему великих держав превратить в систему двух сил, ибо остальные три силы — мираж».

«Россия служит принципам великодушия, бескорыстия и человеколюбия. Что же видим в Европе. Итак, человечество разделилось на две части».

«История Восточного вопроса есть история нашего самосознания. <���…> У нас именно народ интересуется высшей идеей помощи братьям — выше интереса, и это вовсе не идеально. <���…> Это идеально в Европе, потому что там нет ни одного народа, который бы поставил интерес братьев выше собственной выгоды, и потому там это идеально, а у нас реально».

«Наши идеи возьмут верх. <���…> Наш народ всегда хочет быть одушевлен высшею мыслью».

«У нас в премудрости цари хотят решать сообща с народом».

«Я не в народ идущих только виню, а все племя за грехи отцов. Да и не отцов. Разрушилось нечто прежнее, modus in rebus [порядок вещей]. Теперь надо создать другое. Всякий выход хорош. Война хороша. Сами придут, уважая себя, и других заставят себя уважать. А потому война не за хапугу, а за благодеяние наиболее кстати, ибо тут есть за что уважать».

«Как бы ни выставляли бескорыстие России слова и обещания царя, но дело естественной логикой вещей ломит к развязке, и война с Европой неизбежна. Тут не царь, не Биконсфильд и всё не то, что мы захватим или не захватим на этот раз. Тут Восточн<���ый> вопрос в целом и в будущем, а стало быть, и усиление России славянами, а Европа допустит это лишь и крайнем случае. Всё лекарство было бы в настоящую минуту опять, в сотый раз, уклониться от решения, решить дело компромиссом, но это страшно невыгодно для России, ибо мы вредим целому в Восточ<���ном> вопросе, то есть отдаем нашу идею, уступаем наше вековое право и проч. Выгоднее война, выгоднее кончить разом и хорошо».