Лео Яковлев - Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя).

«Самое высшее джентльменство уметь понять шутку».

«Лучшие люди познаются высшим нравственным развитием и высшим нравственным влиянием».

«Слово «Я» есть до того великая вещь, что бессмысленно, если оно уничтожится».

«Наш атеизм есть только разъединение с народом, оторванность от земли. Если б вы сидели на земле и ее обрабатывали, вы бы верили в Бога».

«Дурной признак, когда перестают понимать иронию, аллегорию, шутку. Упадок образования, ума, признак глупости».

«Женщины ужасно щекотливы? — А вы пробовали щекотать?»

«Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие».

«Жизнь хороша, и надо так сделать, чтоб это мог подтвердить на земле всякий».

«Это была натура русского священника в полном смысле, то есть матерьяльная выгода на первом плане и за сим — уклончивость и осторожность».

«Единственно возможное слово России о Константинополе: "Да, он нейтрален, но нейтральность эта под моим покровительством"».

«Христос есть Бог, насколько земля могла Бога явить».

«Делай дело так, как будто ты век собираешься жить, а молись так, как будто сейчас собираешься умереть».

«У нас так можно сказать: все, что либерально, то и дрянно, то и пагубно».

«Народ злой, изо всех сил злой».

«Многие из наших писателей о народе так и остались обучившимися русскому мужику иностранцами».

«Вы, господа, всё величины серьезные и собою довольны. Я же в сравнении с вами — трость, колебаемая ветром, и где уже мне быть собою довольным!»

«Реалисты неверны, ибо человек есть целое лишь в будущем, а вовсе не исчерпывается весь настоящим».

«Россия дала залог миролюбия».

«Франция уничтожена, ее нет в Европе».

«Единственно возможное слово России о Константинополе: "Да, он нейтрален, но нейтральность эта под моим покровительством"». Константинополь международный город, значит, вечная драка за него и не кончен Восточный вопрос. Константинополь русский».

«Россия дала залоги такого миролюбия, какого не представляет вся ее история».

«Европейская дипломатия, вступаясь за славян, все более и более отнимает у нас наше обаяние на славян».

«Нельзя выгнать орду турецкую из Европы. Не надо».

«Во Франции общество — коммуна и буржуа. Две ясные партии. У нас не явилось партий. Хаос. Нужны лучшие люди. В Австрии кутит Венгрия, полная ненависти к России. Считает себя за первоклассную державу».

«Остроумие есть дар, и если вы его не имеете — зачем вы пускаетесь?»

«Константинополь наш».

«Отделить судьбу мистическую от гражданской».

«Пока существовала Казань, нельзя было предсказать, кому будет принадлежать европейская Россия: русским или татарам?»

«У нас способнейшие люди не понимают Восточного вопроса».

«Основание в Европе — две силы».

«Остроумие. И если вам Бог не дал, то нечего и решаться на остроты. Почтенное навьюченное нравоучениями существо».

«Европейскому равновесию повинна одна Россия».

«Вы идеалисты 40-х годов, но вы устарели и обратились в нечто хотя и весьма почтенное, но навьюченное целым возом устарелых неподходящих нравоучений, ненужных, первобытных, до того, что даже стыдно читать».

«Изучите православие, это не одна только церковность и обрядность; это живое чувство, вполне, вот те живые силы, без которых нельзя жить народам. В нем даже мистицизма нет — в нем одно человеколюбие, один Христов образ».

«Находить вероисповедную нетерпимость в русском человеке — грешно, просто грешно».

«Искать причины помощи не допускает Евангелие. Просто получай, самарянин».

«А что если б слон родился из яйца».

«А что если б не было истории, а стало быть, не было ни православья, ни единоверия, тогда помогали для более высшей мысли, для свободы — сего первого блага людей».

«Две России: биржевая-жидовская и христианская. Купцы примыкают скорее к биржево-жидовской. Без образования, без развития, мамон, разбогатевшие мужики».

«Огромные народные потрясения, вроде войны, были бы спасительны».

«Нам надо всегда знать и помнить, и быть убежденным, что в решительных общемировых вопросах Россия, если пожелает сказать свое слово или провести свое мировоззрение самостоятельно, — всегда встретит против себя всю Европу, без исключения, и что, в строгом смысле слова, — у нас в Европе нет и никогда не будет союзников».

«Константинополь наш, должен быть наш и больше ничей».

«Франция — нация вымершая и сказала все свое. Да и французов в ней нет».

«Россия в Крымскую войну не бессилье свое доказала, а силу. <���…> Несмотря на гнилое состояние вещей, вся Европа не могла нам ничего сделать, несмотря на затраты и долги ее в тысячи миллионов».

«… внутренне состояние наше крепче, как нигде. Самодержавие».

«О Струсберге и его великой идее. И известие прослушали мухи, медовые духи — путей сообщения полно жидками: все цестными еврейциками. Status in statu. Я готов, это прямая обязанность христианина. Но status in statu не надо усиливать, сознательно усиливать».

«Струсберг все-таки лучше Овсянникова. Овсянниковы — испорченный народ».

«Пушкин — главный славянофил России».

«Народ гораздо больше и лучше вашего знает то, что он делает, потому что у него сверх ясного ума еще сердце есть. <���…> Посмотрите: народ помогает славянам, чтоб помочь несчастным, болея сердцем (и таким он всегда был сострадательным и всегда готов бывал отдать и кровь, и жизнь несчастному, а не с неба это упало)».

«Душа восстала против прямолинейности явлений. Эту войну народ объявил. Le peuple e'est moi [народ это я]».

«Не проходило 25 лет в сложности и не проходило поколения, у какого бы то ни было народа Европы, без войны, и это с тех пор, как запомнит история, так что прогресс и гуманность одно, а какие-то законы — другое. Тем не менее, идеал справедлив. Да и сказано самим идеалом, что меч не прейдет и что мир переродится вдруг чудом. Но зато сказано, что вторичное явление идеала будет встречено избранными, лучшими людьми, составу которых будут способствовать и все прежние лучшие люди».