Наталья Рапопорт - То ли быль, то ли небыль

Блюм (Лев Александрович Блюменфельд) – у нас в Солт-Лэйк-Сити, 2000 год. Блюм приезжал ко мне в Юту несколько раз, пару раз я организовывала ему курсы лекций на нашем факультете.

Познакомились мы очень давно, в Москве, но тогда между нами была пропасть поколений, с годами постепенно зараставшая. Я знала, что Блюм – великий ученый, хороший поэт, человек блестящего остроумия и необыкновенного мужества. Это создавало во мне внутренний барьер, который по молодости и незрелости мне трудно было преодолеть. Но однажды мы почему-то оказались в одном купе – совершенно не помню, куда и зачем ехали. Блюм спросил:

– Хотите, я почитаю вам очень хорошие стихи одного очень хорошего поэта?

Я, конечно, обрадовалась, и он довольно долго читал мне свои стихи – некоторые действительно очень хорошие, а потом сказал:

– Я бы очень хотел прочитать вам еще одно стихотворение, но оно со словами…

– Обижаете, Лев Александрович! Вы что же, думаете, я слов не знаю?!

– Знаете? – обрадовался Блюм. – Замечательно, тогда прочитаю. После этого он довольно долго молчал, потом сказал смущенно:

– Видите ли, в чем дело: слова помню, а стихи забыл!

Но по-настоящему мы подружились уже после моего переезда в Америку.

Неотразимому обаянию Блюма были одинаково подвластны и высокие русские интеллектуалы, и простые англоговорящие мормонские бабы.

Чтобы полностью вникнуть в то, о чём я сейчас вам расскажу, вы должны иметь в виду, что американский Запад, где я живу, недаром называется «Диким Западом». Американский народ вообще свято охраняет свою «прайвэси» (частную жизнь и территорию); к примеру, у нас в Юте хозяин дома имеет право застрелить непрошеного гостя, если тот, пусть просто по ошибке, но без предварительного разрешения пересёк порог его дома. Поэтому даже шериф, навестивший вас по какой-нибудь надобности, позвонив в вашу дверь, быстро отступает на метр от порога и из этой дали на вытянутой руке протягивает своё удостоверение. На воротах частных владений, а иногда и на некоторых дорогах, так и написано чёрным по белому: «Частная собственность. Не пересекайте». И каждый знает: пересечёшь – могут застрелить и не будут в ответе.

Теперь вам легче будет сполна оценить события, о которых я собираюсь рассказать. В два часа того дня Блюм должен был читать на нашем факультете первую лекцию недельного цикла. Это означало, что примерно в час мы должны были выехать из дому. После завтрака, часов в десять утра, Блюм объявил, что отправляется в супермаркет за сигаретами, потому что форменное безобразие, что в доме нет сигарет. В данном конкретном случае сигарет в доме не было не только потому, что никто из нас не курит, а ещё и по моему злому умыслу – я полагала, что Блюму с его измученным сердцем не полезно поддаваться этому пороку, не хотела его поощрять и надеялась, что «на нет и суда нет». Но не тут-то было. Блюм взял свою палку, отправился в супермаркет – и пропал. Супермаркет был в двух шагах от нашего дома, даже блюмовским шагом максимум минут пять ходьбы… Когда он не вернулся через полчаса, я начала волноваться, через сорок минут помчалась в супермаркет, но его там не было, и никто ничего путного не мог мне сообщить. Через час я уже не находила себе места, мы с Володей прыгнули в машину и начали колесить по району, время от времени заскакивая домой посмотреть, нет ли сообщения на автоответчике. Дело шло уже к часу дня, я была в ужасе и расспрашивала работников ближайших автозаправок и бизнесов, не видел ли кто-нибудь из них поблизости «Скорую помощь», подбиравшую пожилого господина с палкой. К счастью, никто ничего такого не видел. Я терялась в догадках..

Наконец в один из наших заскоков домой раздался телефонный звонок.

– Приезжай немедленно меня забрать, – сказал Блюм приказным тоном, занимая наступательную позицию и предваряя мои вопли. Впрочем я и вопить-то в этот момент как следует не могла, у меня в мозгу стучало только одно – слава Богу, живой!

– Где вы?

– Около мормонской церкви.

– Замечательный ориентир, – прорычала я, – у нас в городе пятьсот двадцать девять мормонских церквей.

– Хорошо, сейчас с тобой поговорят.

Милый женский голос сообщил мне по-английски необходимые ориентиры, и минут через десять я уже подбирала на углу улицы слегка смущённого Блюма с палкой, пачкой сигарет и огромной котомкой яблок и груш в руках.

– Это ещё откуда?

– Мне дала та женщина, к которой я зашёл.

– Какая женщина? Зачем зашёл?

– Я вышел из супермаркета через заднюю дверь вместо передней, задумался и пошёл не в ту сторону. Шёл, шёл, смотрю – что-то твоим домом не пахнет. Я пошёл назад, думал скостить дорогу и окончательно заблудился. Потом увидел – в одном дворе женщина возится в саду, но пока я подошёл, она ушла в дом. Дверь она оставила открытой, я и вошёл. Она сначала очень испугалась, но потом мы разговорились, я сказал ей, что заблудился – кстати, как это по-английски? – она перестала меня бояться и разрешила тебе позвонить. Очень милая женщина, мы замечательно побеседовали, она напоила меня вкусной водой и угостила грушами и яблоками из своего сада. А эти просила передать тебе, так что видишь, я не зря сходил за сигаретами.

– Вы понимаете, что она могла вас застрелить?! – дуэтом заорали мы с Володей.

– По-моему, она сначала так и хотела, но потом взглянула на меня и угостила грушей. Я ей очень понравился. У неё хороший вкус. А ты что смотришь на меня, как ведьма?

– Я битых два часа носилась по району, расспрашивая встречных-поперечных, не видел ли кто неотразимого красавца, этакого Марлона Брандо, с клюкой, ломаным английским и сонмом поверженных мормонских матрон вокруг. Я уже собиралась ехать в университет, отменять семинар и объяснять, что профессор сегодня лекцию читать не может, потому что в данный момент фотографируется для обложки журнала «Плэйбой».

– Фу, какая злая, – поморщился Блюм. – Перестань ведьмиться. Жаль, что я не познакомил тебя с той милой женщиной, тебе было бы полезно посмотреть, как выглядят добрые и отзывчивые люди.

Я хотела зарычать в ответ, но тут мы подъехали к университету…

– Надо же, яблоки дала! Груши! А ведь могла бы и бритвочкой, – долго ещё переживал Володя, прилежный читатель отдела происшествий местной газеты, перефразируя известный анекдот об Ильиче…

Что есть, то есть – обаяние Блюма было неотразимо.

…Блюм присылал мне из Москвы чудные письма и стихи, некоторые грустные, другие забавные, часто смешанные русско-английские: